– Женщина, – сказал Валуа, – я пришел поговорить с тобой о той девушке, которая должна быть на твоем месте и вместо которой ты согласилась умереть. Твоя казнь – пусть она и была отложена по прихоти короля, который желает видеть тебя у себя в Лувре – все равно состоится. Я могу лишь смягчить твои последние мгновения, избавив тебя если и не от смерти, то, по крайней мере, от страданий.
– Что вы хотите от меня услышать, Карл де Валуа?
– Я хочу, чтобы ты мне рассказала про эту Миртиль, описала ее характер, вкусы, предпочтения…
Мабель смерила Валуа долгим, насквозь пронизывающим взглядом и спросила:
– Она на свободе?.. Вы сдержали клятву, которую дали у образа Иисуса?
– Я сдержал мою клятву, – сказал Валуа.
– Она на свободе?..
– Я сдержал мою клятву, – повторил Валуа.
– Вы мне не ответили, – воскликнула Мабель и попыталась подойти на шаг ближе, но цепи были короткими, и, тяжело вздохнув, она вернулась на место, встав у стены.
– Это ты мне не ответила! – улыбнулся Валуа.
Под маской в глазах Мабель полыхнул такой огонь, что Валуа стало немного не по себе.
– Значит, Миртиль не на свободе! – прохрипела Мабель, скорее всего, говоря сама с собой. – Что ж, – продолжала она чуть громче, – я могу рассказать вам о ней; это будет для меня последним утешением. Так вот: ее характер, вкусы, предпочтения, вся Миртиль заключается в трех словах: она любит Буридана.
Валуа заскрежетал зубами.
Буридан!
О! Этого негодяя он ненавидел даже больше, чем Мариньи…
– Терпение, – сказал он громким голосом, тогда как в действительности говорил это для себя, – терпение! Казнь этого разбойника – лишь вопрос времени! Он сейчас в надежных руках…
– Ты хочешь сказать, Валуа, что Буридан находится во власти королевы, не так ли?
– Именно. Я лично присутствовал при его аресте, в Пре-о-Клер.
– Буридан бежал, – холодно промолвила Мабель.
– Бежал! – ухмыльнулся Валуа. – Да ты сошла с ума, женщина. Впрочем, речь сейчас не об этом…
– Буридан освободит Миртиль, которую ты, клятвопреступник, удерживаешь у себя, несмотря на данное слово…
– О! Так ты и в самом деле колдунья?.. – пробормотал Валуа, попятившись.
– Буридан женится на Миртиль, – закончила Мабель.
– Ты ошибаешься, женщина! – произнес Валуа дрожащим как от ярости, так и от страха голосом. – Если этот твой Буридан сейчас на свободе, во что я не верю, сержанты прево быстро его арестуют. И раз уж твоя проклятая наука дала тебе понять, что я приберег девушку для себя, загляни в будущее, колдунья, посмотри в те дьявольские зеркала, что позволяют тебе видеть ближайшие события, и ты увидишь Буридана повешенным, а Миртиль – в моих объятиях…
– Ты отпустишь Миртиль на свободу, – сказала Мабель все с той же холодностью, что так раздражала и пугала Валуа.
Громко рассмеявшись, он направился к двери.
– Ты будешь вынужден мне повиноваться! – вскричала Мабель. – Так как я имею право тебе приказывать, Карл де Валуа; поскольку явилась я не из преисподней, а была послана сюда карающим Господом! Смотри же!..
Валуа обернулся: колдунья была уже без маски. На мгновение он лишился дара речи.
– Кто ты? – сдавленным голосом прошептал он наконец. – Где я видел твое лицо?.. Где я видел эти глаза, что пронзают меня до глубины души?.. О!.. Я узнал тебя, узнал!.. Ты – Анна де Драман!..
Едва не обезумев от ужаса, граф почувствовал, что у него подкашиваются ноги, и прислонился к стене.
Мабель уже вернула маску на лицо, но оставалась неподвижной. В течение нескольких минут в камере царила гнетущая тишина, нарушаемая лишь тяжелыми вздохами, которые не мог сдержать Валуа.
– Ты меня узнал, – произнесла наконец Мабель. – И теперь ты понимаешь, какой я вооружена властью. Слушай же, Валуа: когда за мной приедут, чтобы отвезти в Лувр, тебе бы лучше предоставить мне доказательства того, что Миртиль и Буридан свободны, не то я расскажу королю, как и кто ударил меня кинжалом в Дижоне, как и кто убил твоего сына, когда ты был фаворитом Маргариты Бургундской, будущей королевы Франции.
Валуа уже ее не слышал. Обезумев от страха, он выбежал из камеры, ринулся наверх, в свои покои, и упал в кресло, прохрипев:
– Мне конец!
– Если монсеньор изволит сказать мне причину одолевающей его боли, возможно, я смогу найти и лекарство, – произнес рядом чей-то голос.
– Симон Маленгр!..
– Он самый, монсеньор!
– Да-да, – лихорадочно пробормотал Валуа. – Ты находчив и изобретателен. Возможно, ты и в самом деле сможешь дать мне дельный совет. Слушай же…
Валуа едва ли не слово в слово пересказал своему пособнику то, что с ним случилось, и добавил:
– Весь вопрос в том, как помешать этой женщине предстать перед королем.
Маленгр на какое-то время задумался, затем улыбнулся.
– Только-то и всего? – спросил он. – Что ж, монсеньор может успокоиться. Я могу вас заверить, что эта проклятая колдунья никогда не увидит короля, а все потому, что она умрет еще до этой их встречи, и тогда все, в том числе и король, скажут, что, опередив кару людскую, это порождение ада настигла кара Божья.
– Но как она умрет? – промолвил Валуа, глядя на Маленгра с восхищением. – Ты, что ли, удавишь ее в этой ее камере?
– Если понадобится, то и я, монсеньор. Но есть и кое-кто другой, который с гораздо большим удовольствием и более тихим способом – будь то посредством яда или чего иного – позаботится о ее смерти. И этот кто-то, монсеньор, – Жийона.
Тем временем эта самая Жийона, которую Симон Маленгр благоразумно и, возможно, не без некой задней мысли, представил Валуа как единственную возможную спасительницу, эта самая Жийона, которой он уготовил славную роль палача, вошла в комнату Миртиль.
Миртиль, увидев старую служанку – или, скорее, своего единственного в Ла-Куртий-о-Роз друга – вскричала от радости и бросилась к ней с распростертыми объятиями.
– Моя славная Жийона!
Но Жийона подала некий таинственный знак, самым тщательным образом закрыла дверь и, повернувшись к девушке, сказала:
– Я не то, что вы думаете, я не ваша преданная служанка и не достойна того, чтобы вы называли меня вашей славной Жийоной!
– Увы! – пробормотала Миртиль, вся дрожа. – Мне бы следовало и самой догадаться, раз уж ты находишься в доме, где живут мои враги.
– Дело в том, что с вашими врагами я заключила соглашение. Получив золото от графа де Валуа, это я изготовила ту восковую фигурку, положила в кропильницу, где ее и нашли, наконец, именно благодаря моему сообщению вас арестовали, обвинив в колдовстве!
Миртиль с ужасом смотрела на эту женщину, говорившую такие невероятные вещи.
Жийона же продолжала:
– И теперь, когда я призналась вам в своем преступлении, полагаю, вы должны поверить мне, если я скажу, что раскаиваюсь.
Миртиль, от испуга не находя в себе сил вымолвить даже слово, взирала с неким боязливым любопытством на эту женщину, которую она долгие годы считала даже не преданной служанкой, но верным другом, и которая вдруг оказалась злодейкой. Это лицо было ей знакомо, и, однако же, ей казалось, что она его теперь не узнает.
– Возможно ли, – прошептала она, – что это была ты? Жийона, ты не в своем уме.
– Это не только возможно, но именно так и обстоит на самом деле. Я была рядом с вами, чтобы предать вас. И предала. Это ужасно, если хотите, но что сделано, то сделано: теперь мое предательство – уже свершившийся факт.
– Но в чем я перед тобой провинилась? – пролепетала Миртиль.
– Вы? Да ни в чем! Ангел доброго Господа, вы всегда были ко мне добры, так добры, что будь я способна кого-то любить, полюбила бы вас…
– Ты ведь говорила, что любишь меня!
– Это может показаться вам странным, но я вас действительно любила. Случались моменты, когда я проклинала себя за то, что предала вас. Но я люблю также и деньги – отсюда все ваши беды.
– Но, – продолжала Миртиль, дрожа перед этой женщиной, – почему ты сейчас решила мне открыться?