И опять - судьба поманила и бросила. Новорожденный "Акустик-Ковчег" начало штормить и раскачивать после первых же удачных концертов. У некоторых членов команды "сорвало крышку" на почве собственной важности. Начались разговоры на полном серьезе о том, что "культовый музыкант должен" и "не должен", участники начали тянуть одеяло на себя, и группа затрещала по швам. Мы еще несколько раз играли, все хуже и хуже, со ссорами и выяснениями отношений. "Аку-Клуб" я потихоньку сняла со своих плеч, объединив его с клубом "ДВА" Джона Евсеенко.
Собственная группа причиняла сплошную головную боль. Все это продолжалось краткие несколько месяцев. Было такое ощущение, что за нас боролись две силы - темная и светлая. Вдруг группу, не выдержав дрязг, покинул самый скромный ее участник - Петр Акимов, на котором, можно сказать, почти все держалось. Правда, через семь лет он вернулся, и наши творческие отношения возобновились с той точки, на которой прервались.
Группа еще записала в состоянии полураспада альбом "Колокольчики". В студии постоянно находились только я и звукооператор. Остальные приходили по одному, никто между собой не общался. Записывая вокал, я была неожиданно обескуражена тем, что почувствовала себя выброшенной на берег рыбой - волна бешеной энергетики, владевшая мной на концертах, бесследно испарилась, в холодной пустоте студии пелось совершенно не так, вернее, не пелось совсем. В это время я опасно заболела аллергией - покрылась с ног до головы (к счастью, кроме лица) красными пятнами, переходящими в незаживающие волдыри. Врачи небрежно говорили "крапивница", пока не стало ясно, что это нечто посерьезнее. По знакомству меня, иногороднюю, устроили в больницу, месяц я провела под капельницей, пропустила сессию в Гнесинском институте (пришлось потом долго наверстывать) и заодно потеряла работу преподавателя аэробики в ДК "Ховрино" (оказалось - навсегда, больше вернуться к этому занятию как-то не довелось). Запись была на стадии предварительного сведения, когда еще и студия закрылась. Помещение опечатали, а следы многоканальных исходников обнаружились лишь тогда, когда они были проданы вместе со всем оборудованием студии и стерты - "почищены" новым хозяином. Так что начисто свести не удалось. Еще лет пять потом я была пятнистой, как ягуар, пока постепенно не побелела. "Колокольчики" долго не хотели выпускать - я не могла смириться с тем, как не похож был результат на то, что я чувствовала на сцене и ожидала на записи. Но потом выпустили, и выяснилось, что альбом нравится очень многим. Так что, слава Богу, что хоть в таком виде часть песен удалось записать.
Потом настал период "Регги-Ковчега", когда меня обвиняли в примитивности и полной деградации после сложной и красивой акустики. Куча новой акустики и электричества. Как я могла и смела предать великую музыку регги! "Регги-Ковчег" впоследствии вернулся к прежнему названию - просто "Ковчег". И был далеко не последним моим проектом.
Один мой знакомый послушал одно из первых выступлений "Регги-Ковчега". Я спросила: "Как тебе новое?" А он: "Что новое? Арефьева, она и в Африке Арефьева". Стержень, который остается, он главнее всего. Снаружи может быть наверчено много оберток. Обертки нужны для людей, им так удобнее. Я зрителей все время интригую сменой этих оберток. Мне хочется научить их, тому, чтобы они смотрели глубже внутрь, сквозь обертки. Я все время меняюсь. У меня даже песня есть:
Я меняю голоса,
Я меняю лица,
Но кто меня знает,
Что я за птица.
Наверное, творчество называется душа - в ней множество вещей, и раскрываются они с годами. Очень часто через музыку я узнаю что-то о себе, познаю себя. Я пою исключительно о любви, о пути души. Это может быть в рамках любого жанра: эстрадная песня, бардовская песня, рок-музыка, фолк-музыка. Я делаю не разные дела, я делаю одно и то же дело. Я иду в одну сторону, но каждый мою дорогу видит под своим углом зрения, поэтому и называть может по-разному. А я себя изнутри никак уже не могу назвать. Это мой путь - и всё.
Выступление на телевидении в "Программе "А"" в 1995 году - одна из наших лучших концертных съемок. Эта передача специализировалась, в первую очередь, на необычных и перспективных музыкальных явлениях, альтернативной и некоммерческой музыке, русском роке. Редакция определила концепцию своей передачи как "музыка для умных". Приглашение застало меня в яростный момент жизни. Тотальное несогласие с несправедливостью мира несколько экстремистски-юмористично реализовалось в полугодовом существовании без переднего зуба. Даже были какие-то концерты без него. Народная молва с интересом относилась к этому факту (хотя зуб сломался просто оттого, что пришла его пора). Но по случаю съемок в "Программе "А"" было решено все-таки зуб вставить. Так как денег было мало, пришлось обратиться к старичку врачу-надомнику, оказавшемуся форменным коновалом. Он не только ужасно больно, с грубыми и неисправимыми ошибками сделал свою работу, но еще и за два дня до съемки и за день до концерта попал анестезией в кровеносный сосуд и учинил мне флюс, фингал под глазом и синюю щеку. Чтобы замазать их на съемке, потребовался килограмм косметики. На картинке поэтому лицо у меня непривычно пухлое и заслоняется красиво висящей прядью.
За день до выступления, 2 апреля 1995 года, в студии Гнесинки на Ордынке в живом режиме происходила запись второй части альбома "Батакакумба", впоследствии выпущенной под названием "Регги левой ноги". А вечером происходил тотальный концерт в клубе "Не бей копытом" по случаю вручения призов "Фонда загубленного детства", где я стала "Крутизной года", "Вокалисткой года" и "Композитором года". "Регги-Ковчег" в целом и по частям тоже получил кучу мест в разных номинациях. Там тоже пришлось замазывать фингал. Народная молва снова с большим интересом отнеслась к сочинению версий его появления.
Тем более именно на этом концерте, напоминавшем вавилонское столпотворение, меня, только что прибывшую из студии и вышедшую на минуту из набитой людьми гримерки в зал, чтобы попытаться (безуспешно) сдать шубу в переполненный гардероб, не хотел пускать обратно и ударил небейкопытовский охранник. "Ночные волки" разбили ему за это нос и заставили извиниться - так и помню страшное зрелище, как он размазывает по носу кровь и выдавливает из себя "извините". Я при этом была довольно домашней девочкой, которой из средств самообороны известны одни слезы, и только про себя удивлялась, куда же это я родилась. Похоже, эти апрельские дни отличались какой-то особой концентрацией добрых и злых сил...
А еще был "Рояль-Ковчег" - почти театральный проект... "Шансон-Ковчег" - практически фольклорный проект... Духовные стихи - тоже фольклор... Белые цыгане - фольклор... И творческий тренинг "Человеческая комедия". И аутентичный фольклор. И театр. И все - и старое, и новое, я сейчас исполняю, все во мне живет одновременно. И - что? Для постороннего и поверхностного глаза меня все еще "носит", и чем дальше - тем больше. Но если дать себе задуматься, послушать музыку, сравнить разные периоды, то станет понятно, что как я была собой в те незапамятные времена, так и осталась сейчас. Ну, может, реализованности, спокойствия и мудрости чуть больше стало. Просто родилась на стыке, с самого начала - авторской песни, рока, эстрады, театра, классики, авангарда и фольклора. И между ними, по большому счету, нет противоречия.
Мне очень жалко тех девушек, которые становятся актрисами, певицами, идут в искусство. Это все такие профессии, где жизнь стоит на кону и никто тебе не поможет. И ты всю дорогу сражаешься с химерами и зависишь от непонятнейших сил. То ли дадут тебе дорогу на сцену, то ли нет. Это невыносимый психологический пресс. Это то, от чего меня предостерегали мои родители. Но, к счастью, ко мне удача повернулась лицом. Я пишу свои песни. Если бы я не писала песен, я бы, наверное, не стала певицей, каким бы офигенным голосом не обладала. Актер должен найти своего режиссера, чтобы состояться. Певица - композитора, менеджера. Я сама себе стала режиссером, поэтом, композитором, менеджером. Я все научилась делать сама. Арефьева, как мозги, главнее, чем Арефьева - голос. Мне просто повезло, что Бог дал мне сразу букет талантов...