Двенадцатого сентября вечером отправился я из Портсмута, взяв с собою гардемарина Феопемта Лутковского для переписки набело английских бумаг.
Поутру 13-го числа приехали мы в Лондон. Первое мое дело было отыскать нашего консула, с которым увиделся я не прежде вечера и узнал, что требование в казначейство о позволении нам купить водку, ром и пр. без пошлин он подал и решения должен ожидать завтрашний день. Между тем сегодня я успел побывать у лучших здешних мастеров астрономических инструментов. Карты и книги велено было приготовить разным книгопродавцам и отправить в Портсмут.
Я в один день сделал все то, что до меня собственно касалось; относительно же повеления о пропуске на шлюп водки и рому без пошлин я решился подождать три дня, и если оного не последует, тотчас идти в Брест17 и там купить сии запасы.
В воскресенье 16-го числа, в 11 часов утра, поехали мы из Лондона и через 12 часов приехали в Портсмут; на другой день узнал я, что на шлюпе у нас прошедший жестокий шторм не причинил никакого повреждения. Сего числа (17-го) умер у нас матрос Федор Рогов: он сделался жертвою сильного желания быть в сем путешествии, ибо за пять дней до нашего отправления из Кронштадта приключилась ему болезнь, которую он скрывал, опасаясь, чтоб его не оставили; наконец, по выходе в море, на другой день объявил он о своей болезни, которая причинила ему гнилую горячку. При всех стараниях лекаря нельзя было его спасти.
Восемнадцатого числа все вещи, как-то: книги, карты, инструменты и разные припасы, нужные для сохранения здоровья служителей, купленные мною в Лондоне, были уже в Портсмуте, и ветер был нам благополучный. Но остановка последовала только в английском казначействе о пропуске рома и водки без пошлины. 20 сентября получили мы в Портсмуте повеление дать нам сии припасы со снятием пошлин, после полудня и часть ночи мы принимали ром и устанавливали бочки, а в 4-м часу утра 21 сентября снялись с якоря.
На рассвете (21 сентября) мы были уже на просторе; тогда, отдав лоцману мои бумаги к консулу, подписанные для доставления в Россию, я его отпустил и, поставив все паруса, пошел в путь. Свежий ветер от северо-востока, дувший при ясном небе, быстро нес нас Английским каналом18, так что на другой день пред рассветом прошли мы мыс Лизард19.
От сего места мы взяли, говоря морским языком, наше отшествие из Европы.
Я решился править к острову Мадере. Ветры на сем переходе дули с разною силою и с разных сторон; но более нам благополучные, нежели противные, и бури ни одной не случилось.
По выходе нашем из канала до широты мыса Финистера20 имели мы большею частию дождевые и пасмурные погоды, а потом стояли довольно ясные дни. Не встретив ничего достойного внимания, достигли мы Мадеры в 12 дней. Поутру 3 октября увидели остров Порто-Санто21, а вечером прошли Мадеру; благополучный ветер и довольно счастливый переход из Англии делали ненужным приставать к сему острову.
Октября 5-го поутру увидели мы остров Пальму, северо-западный из Канарских островов. При отбытии нашем из Англии я располагал зайти к острову Тенерифу22, чтоб запастись свежими съестными припасами, пресной водою и вином; но скорый переход наш Северным Атлантическим океаном заставил меня переменить мое намерение: в продолжение 14 дней, как мы оставили Англию, у нас воды вышло слишком немного, ибо более 10 дней служители получали по кружке в день пива вместо воды; притом она нимало не попортилась, и оставалось оной на два месяца, не включая еще той, которую трудно было доставать из трюма; свежее мясо недавно только вышло, зелени оставалось довольно, а дров очень много; следовательно, вина только надобно было получить в Тенерифе. Но так как нам нужно было не более четырех бочек, а сие ничего не значащее количество и в Рио-Жанейро сыскать легко было, конечно, несколькими сотнями рублей дороже. Но такая бездельная экономия не стоила того, чтоб терять прекрасный попутный ветер.
По сим причинам решился я пройти Канарские острова, из коих Пальму прошли мы поутру в расстоянии от оного к северо-западу от 10 до 15 миль, а Ферро – перед захождением солнца. Юго-западная оконечность сего острова в 5 часов вечера находилась от нас на расстоянии по глазомеру от 15 до 20 миль. Тогда стали мы держать к юго-западу со свежим ветром, дувшим от севера при ясной погоде. С нами шло одним курсом трехмачтовое большое купеческое судно, которое мы увидели еще на рассвете и которое, казалось, было английским вест-индским. Юго-западный курс я взял с тем намерением, чтоб, не приближаясь к африканскому берегу, скорее войти в пассатные ветры.
В ночь на 6-е число, когда мы находились от острова Ферро милях в ста, северный ветер переменился на северо-восточный и стал дуть почти с такою же силою и при такой же погоде, как дуют настоящие пассатные ветры; но в такой большой широте и притом в осеннее время настоящий пассат встретить было невероятно.
Двое суток ветер сей дул тихо и помог нам вечером 7-го числа пройти северный тропик в долготе 21°; сего же числа стала показываться летучая рыба.
В ночь на 8-е число северо-восточный ветер стал дуть сильнее и все при ясной погоде; это более еще обнадежило нас, что мы вошли в настоящий пассат.
Пользуясь весьма свежим благополучным ветром, мы скоро шли на всех парусах и 9-го числа поутру прошли параллель той широты (20°06′), в которой я, идучи на «Диане» в 1807 году, встретил пассатный ветер. Итак, теперь не оставалось ни малейшего сомнения, чтоб благоприятствующий нам ветер не был настоящий пассат: необыкновенное счастие встретить свежий пассатный ветер у Канарских островов!
Сего числа умер у нас еще один матрос (Сергей Максимов) от гнилой горячки; причина смерти сего человека была та же, от которой мы лишились первого матроса в Портсмуте: народом искоренить глупой и несчастной привычки не объявлять о своей болезни до самой крайности. В надежде обойтись без лекарской помощи и не желая быть на диете, они перемогаются, запускают болезнь, и ничего не значащие припадки делаются смертельными.
Десятого числа поутру проходили мы остров Св. Антония, западный из островов Зеленого Мыса23, в расстоянии от оного 57 миль; однако ж мы его не видали, хотя, судя по его вышине, и можно было бы видеть.
Идучи с хорошим ветром, мы не встретили ничего примечательного до 12-го числа; а сего числа в широте 13°, долготе 25°, при частом захождении солнца увидели на ветре большое судно, которое шло гораздо полнее нас; сначала я думал, что оно идет своим курсом, но, приблизившись к нам на расстояние миль 4 или 5, оно стало держать выше, приближаясь к нам, и показало, что оно за нами в погоне. Я полагал, что это один из английских крейсеров, наблюдающих у африканских берегов, чтоб не производили торговли невольниками24. Судно сие, не успев спуститься к нам, принуждено было лечь с нами одним румбом; тогда на нем сожгли фальшфейер25 и подняли несколько фонарей. Это долженствовало быть опознательным сигналом. В 9 часов, не быв в состоянии нас догнать, корабль сей выпалил под ветер из пушки в знак, что желает с нами говорить. Тогда и мы отвечали ему пушечным выстрелом под ветер, давая тем знать, что наше судно военное, и в то же время убрали многие паруса, чтоб его дождаться, изъявляя через то готовность нашу переговорить с ним; но он, вместо того, чтоб тотчас к нам подойти, сам убрал паруса и не пошел к нам.
Я знаю правило англичан: они тотчас бы подошли под самую корму. Поступок сего судна заставил меня сомневаться, английское ли оно; видев, что оно к нам не подходит, мы поставили прежние паруса и пошли своим курсом; тогда и оно пошло за нами и поставило все паруса. Такие его движения заставили меня думать, что это судно принадлежит американским инсургентам26, которые нападают на все суда без разбора, ибо я полагал, что оно боится на нас напасть, доколе хорошо не высмотрит, как мы сильны.