Из земли медленно начали вырастать острые колья.
— Нии-сан, — тихо позвал Изуна, прижимаясь со спины. Это Мадару всегда успокаивало. — Всё будет хорошо.
— Отото? — Хаширама повернулся к брату.
— Мне нужно время, — качнул головой тот. — Время, экспериментальная база, и не факт, что не придется ещё раз заглянуть на огонек к Яманака. Всё, что могу сказать сейчас — нужно не меньшее напряжение, чем во время первого применения техники.
Мадара поджал губы. Спокойствие, которым он раньше наслаждался, сейчас его убивало. Стресс, недовольство ситуацией, желание что-нибудь сломать и кого-нибудь уничтожить не выплёскивалось привычно, не выходило злыми, резкими словами, мощными движениями, а как бы откладывалось заботливо, складировалось где-то в глубине души…
— Времени у нас немного, — заметил он.
— Почему? — Тобирама повернулся к нему.
Сенджу словно подменили. И куда делись презрительно искривленные губы, взгляд сквозь прищур и общее мудачество? Серьезность, сосредоточенность и готовность объективно воспринимать информацию.
— Ёбнусь. С шумом. И, возможно, жертвами.
Сенджу свел брови к переносице, обдумывая. Повернулся к Изуне:
— Как это можно нивелировать?
— Не давать общаться с идиотами. Чесать, гладить, занять, — послушно перечислил он.
— Не поможет, — поморщился Мадара. — Просто придумай что-нибудь побыстрее, а я попытаюсь ничего не сломать.
— Нии-сан, не надо… только хуже будет…
— А можно просто накуриться.
Тобирама немного помолчал, сопоставляя факты.
— Тебе недостает возможности скинуть напряжение привычным способом, из-за этого копится психическая усталость, агрессия, и все это перерастает в нестабильность? Накуриться вряд ли поможет, у ани-чана немного… нестандартная реакция.
— Значит, придётся с деревьями обниматься. Это вроде успокаивает.
Мадара старался не поддаваться желанию уебать Тобираму хорошенько. Бесил просто неимоверно своим переменным мозгом. Бесило тело, которое, казалось, поглощает его сущность как губку. Бесила невозможность подраться — на каком-то этапе агрессия гасилась, опять впитывалась в эту губку и не находила выхода. А ещё молчащий Хаширама, которого, казалось, всё устраивает и вообще никаких проблем…
— Отото.
— Он меня размажет, — возмутился Тобирама. — Остальных — тем более. Может, поразвлекаетесь сами?
— На тайной встрече? — вышло укоризненно. — Это поддержанию мира никак не поспособствует.
— Слетевший с катушек Сенджу Мадара — тоже.
Обмен взглядом. Тобирама вскидывает бровь, Хаширама приподнимает уголки губ в улыбке. Младший Сенджу чуть качает головой. Старший — ставит брови домиком.
— Ани-чан. А какие проблемы у тебя?
— Большое, большое шило в заднице, — Хаширама улыбнулся.
— Мне бы твои проблемы, — проворчал Мадара, опуская плечи и перетаскивая Изуну вперёд, чтобы обхватить и прижаться самому. Тот тихонько сопел и гладил. Если бы было возможно, Изу-чан предложил бы всех поубивать. Но, увы, у Хаширамы в заложниках тело брата.
А вот Тобирама знал брата гораздо лучше. И знал, что Хаширама может сиять улыбкой, даже когда на душе скребут биджу. Складка в уголках губ, тень в глубине глаз.
— Изуна-кун. Ты сможешь проследить, чтобы за пару дней все не дошло до кризиса?
— Нет, — покачал головой тот. — Это же Мадара, никто не может его контролировать. Когда ёбнет, тогда и ёбнет.
Тобирама вздохнул с интонацией «меня окружают идиоты» и конкретизировал:
— Сможешь проследить, чтобы за пару дней у вас в клане не рвануло резнёй?
— Могу. Что вы собираетесь делать?
— Искать выход, — пожал плечами Тобирама. — Надеюсь, мне не придётся его целовать, чтобы сбить агрессию.
Мадара глубоко вздохнул. Изуна поморщился:
— Лучше вообще молчи, и говори строго по делу. А то из тебя такое дерьмо льётся, что просто неловко.
Сенджу снова сжал губы.
— Как скажешь, Изу-чан.
Ещё немного времени у них было, прежде чем отсутствие главы клана не просто обнаружат, а сочтут подозрительным. Ещё немного времени, чтобы хоть немного уравновеситься.
У Мадары едут мозги? Х-ха! Вряд ли кто-то задумывался о том, что эмоциональность Хаширамы, местами даже чуть наигранная — не прихоть. Гораздо проще «раскачать» эмоции, помогая себе в том числе и психосоматикой, чем позволить им осесть в глубине души. Хаширама был уравновешенным человеком. Только равновесие тоже бывает разным. Может — мигом покоя среди бесконечного движения, мерным перестуком содзу*, который напоминает о течении времени и преходящести всего земного. А может — замершим на краю обрыва камнем, который готов от слишком громкого голоса сорваться вниз, круша и калеча все на своем пути.
*Содзу — устройство, используемое в японских садах. Обычно изготавливаемое из бамбука, содзу состоит из вертикальных стоек и прикреплённого к ним пустотелого коромысла, в которое через находящуюся сверху трубку или жёлоб поступает вода. При наполнении коромысла вес воды заставляет его опрокинуться, при этом вода выливается, а коромысло издаёт резкий звук, ударяясь о твёрдую поверхность снизу. Опорожнённое коромысло возвращается в исходное положение, снова наполняясь водой. Производимый звук должен спугнуть животных-вредителей, которые могут объедать садовые растения. Ритмичный стук среди тишины сада напоминает посетителям сада о течении времени.
Осевшие на дне души, накопившиеся и смешавшиеся эмоции очень легко превращаются в такой камень. Могут и сорваться, но гораздо хуже, если врастают в обрыв. Нависают над «тропой» многотонной глыбой, которая не сорвется сама, но отравит жизнь любому путнику. Под такими глыбами не устраивают привала. Не смеются. Напротив, втягивают голову в плечи и спешат быстрее преодолеть опасный участок пути.
Но что делать, если глыба висит над тобой постоянно?
Хаширама привык чувствовать эмоции сполна и отпускать их, будь то боль, ненависть, обида или радость. Потому его и не отравило бесконечной враждой. Он сам выбирал, что запомнить и к чему вернуться. Сейчас же… собственные чувства вели себя словно взбесившаяся техника. Ты выдыхаешь тонкую струйку чакры, собираясь оттачивать контроль и вырастить тонкий побег — а из земли с треском рвётся столетний ствол, разрушая всё вокруг. Пытаешься успокоиться, улыбнуться, как обычно — а в крови уже закипает ярость и желание припечатать лицом о камень, чтобы разбить его в кровавую кашу. И от этого становилось страшно. Страшно, что всё окажется зря, что его авантюра сделала только хуже. Что всё сорвётся и по такой глупой причине. Что он сорвётся сам…
А ещё этого нельзя было показать. Нужно было улыбаться — чтобы Тобирама, который так и не научился проживать и отпускать эмоции, не копил в себе страх. Чтобы пламенный и темпераментный Мадара не сорвался от бессильной ярости — кто знает, что получится, если эту ярость помножить на тело самого Хаширамы. Чтобы мило улыбающийся Изуна не вспомнил, что он тоже Учиха, а значит, мрачно одержимый силой и своей яростью… Сенджу ничуть не сомневался, что Изуна перережет ему горло при необходимости, и тело Мадары помехой не станет.
Для того, кто привык жить с открытым сердцем, сдерживаться всегда тяжело. Но чувствовать, как каждая капля эмоций набирает силу, раскручивается и уходит в разнос — страшнее.
Хаширама улыбался и обнимал брата. Но Тобирама, лучше всех прочих знающий, как может тянуть скрытое в душе, видел. Видел, как в глазах брата начинает отблескивать стылыми гранями такой же камень.
И ничем, совершенно ничем не мог помочь.
Только обнять ани-чана в ответ.
Только проследить, чтобы проклятый Учиха действительно не сорвался. Даже если это значит наступать себе на горло. Трепетные натуры, кс-со! Что-то, когда они режут противников десятками, эта их трепетность ничуть не проявляется.
Впрочем, Тобираме не привыкать было — он с детства держал себя в тисках воли. Сначала отец, потом и Хаширама, которому отнюдь не легко далось управление упавшим на плечи кланом…