Мне не терпелось поскорее увидеть разнесчастную квартиру, с которой мне, по словам Пенкина, сказочно повезло. И я вошла в тесную кабинку, развернулась, примяв спиной рыхлый животик хозяина квартиры, и даже сообразила, как заставить лифт поехать: закрыть деревянные створки, тогда замкнется какое-то реле, и лифт будет слушаться кнопок.
– Наверное, этот лифт еще при царе ставили, – не удержалась я, наблюдая в щель, как уплывают вниз номера этажей, небрежно намалеванные зеленой краской.
– Не, не при царе. При Хрущеве, – сказал за моей спиной Сергей. – Этому дому сорок лет. И лифту столько же.
Наша коробочка доскрипела до зеленой кривой восьмерки, провожатый завозился, пытаясь обойти меня. Места для маневра не было, поэтому двери я тоже открыла сама. Ничего сложного, поворачиваешь зверского вида ручку, отпускаешь защелку, и выходи на умеренно облезлую площадку с четырьмя квартирами по обе стороны от лифта.
– Что здесь было? – ахнула я, наконец заходя в квартиру.
– Что было... Отец мой жил. – Сергей аккуратно закрыл расхлябанный замок, перешагнул дырку в линолеуме, занимавшую с треть крохотной прихожей, и пошел на кухню. Я потопала следом. – Разве Витька не говорил, что квартира убитая? Потому и сдаю задарма.
– Он говорил, что требует ремонта. Но чтобы настолько... – Я оглядела кухню и плюхнулась на колченогую табуретку.
Стоя выносить такое зрелище было тяжеловато.
Потолок кухни был покрыт желтоватыми разводами. Видимо, заливали соседи. И не раз. Обои на стенах наполовину ободраны. Грязно-серый линолеум прожжен в нескольких местах. Газовая плита гордо подбоченилась чугунными трубами, загромождая полкухни. Чтобы передвинуть плиту, трубы потребовалось бы отвинчивать. Раковина отсутствовала, и кривой кран сиротливо глядел в заткнутый тряпкой канализационный отвод.
Сергей, перехватив мой изумленный взгляд, пожал плечами и объяснил:
– Пропил, наверное. Папаша закладывал по-черному, оттого и мать с ним развелась, квартиру разменяла. Жилье ему и так не в лучшем виде досталось, а он еще и добавил. Ну, селишься?
– За двести долларов? В эти трущобы?
Я все еще не могла расстаться с образом квартиры, который выстроила в голове. Ну, Пенкин, ну дает! Уж так мне разрекламировал: «Квартира на Рублевском шоссе, двухкомнатная. Всего за двести долларов в месяц! Хозяин мой друг, поэтому берет чисто символически! Такая квартира да в таком месте минимум шестьсот баксов! А то и восемьсот!» Похоже, и жить в этой символической квартире можно тоже только символически.
Комнат было две, в этом Пенкин не обманул. Одна большая, метров восемнадцать, вторая вдвое меньше. И обе – в менее плачевном состоянии, чем кухня. Ну, окна пыльные, годами не мытые. Ну, потолок пожелтел от старости, ну, обои допотопные и сверху слегка отстали. Зато в комнатах была кое-какая мебель и даже вполне чистая. Старенькая только – мебельная стенка, последний писк моды семидесятых годов, диван-книжка той же эпохи и отчего-то – пианино у стены. В маленькой комнате стояли шкаф и облезлый письменный стол, на котором красовался неожиданно новенький кнопочный телефон.
– Слушай, а что за провода по всей квартире? – Я споткнулась о шнур, тянувшийся из большой комнаты в маленькую и нырявший под письменный стол.
– Да розетки в большой комнате накрылись, менять надо. Я пока удлинители кинул, – объяснил хозяин квартиры. – Ну и что решаешь?
– Да как-то трудно так сразу. – Я села на диван и покачалась, проверяя. Крепкий. – Когда Виктор сказал, что квартира на Рублевском шоссе, я представила себе нечто менее... удручающее.
– Ну да, квартирка убитая, – не стал спорить Сергей. – Я все хотел хоть какой-то ремонт сделать, вон обои на кухне ободрал, да с деньгами пока... того. Не очень. Я ее все равно продавать хочу, правда, не сейчас, попозже, через годик.