Охваченный ужасом, он смотрел, как его люди ставят бочку на козлы и вбивают в нее кран. И толькокогда он почувствовал аромат старого выдержанного вина, до негодошло, что случилось в подвале.
— Мерзавцы! — заорал он. — Да это вино стоит больше, чем вывсе вместе взятые!
Он подбежал к бочке и, даже не подставляя бокала, принялся пить прямо из крана. Вино текло ему по подбородку, пачкало белуюрубашку, а он все пил и пил. А потом, распрямившись, он развелруки в стороны и пьяно загоготал. Зубы оскалились и губы, испачканные густым красным вином, казались обагренными кровью. И весь онстал похож на ненасытного людоеда.
Но казалось, только этого шальной гурьбе и надо. Они, как и ихпредводитель, бросились, отталкивая друг друга, хлестать вино изкрана. Они подставляли ладони, перчатки, шляпы, а над всем пьянымгулом летел восторженный крик Виктора:
— Черт с ним, с вином, пейте, сегодня мой день! Виктор Реньяругощает всех!
Анри, смертельно перепуганный происходящим, выбежал за дверь и остановился на крыльце. Ему было страшно возвращаться назад, но не менее страшно было идти вперед, в темноту. И там и там таилась угроза. Но мальчик знал, где ему обрадуются, он знал, что у него остался единственный друг — Констанция. И он сделал шаг в темноту.
Отойдя от дома, Анри позвал:
— Констанция! Констанция!
Ведь он так боялся идти по темному двору, что каждый новый шаг давался ему с трудом.
Он добрался до невысокого строения и постучал в обитую железом дверь.
— Констанция!
— Кто там? — послышался испуганный голос девушки.
— Это я, Анри! Я принес тебе поесть.
— Ты один?
— Да, отец в доме. Они все напились, я пришел один.
Констанция некоторое время колебалась, ведь от Виктора можнобыло ожидать любой подлости. Он мог подучить сына, под угрозой побоев заставить его постучать в дверь, а сам Виктор тем временемтаился бы за углом, чтобы наброситься на девушку и взять ее силой.
Она припала к двери.
— Анри, ты не обманываешь меня?
— Нет, что ты, Констанция, я тебя люблю.
— Поклянись!
Анри, путаясь, произнес слова клятвы и эта детская непосредственность смягчила сердце девушки. Заскрежетал засов, идверь отворилась. Анри вошел. Здесь хоть и было холодно, но наголову не лил дождь.
— Вот, возьми, — Анри протянул кусок мяса, хлеб и яблоко.
— Спасибо тебе. А теперь уходи!
— Нет, я боюсь возвращаться, отец пьяный.
— Анри, поднимись наверх, о тебе никто не вспомнит.
— Нет, Констанция, я лучше побуду с тобой.
— Ну что ж, если так хочешь, то оставайся. Констанция с жадностью набросилась на еду. Она глотала ее, почти не жуя, ей всеказалось мало.
— Хочешь, я тебе еще принесу? — вдруг сказал Анри.
— Нет, Виктор может заметить, как ты таскаешь со стола еду, инакажет тебя.
— Да там никто ничего не видит.
— Нет, лучше побудь со мной.
Анри уселся на куче соломы и поджал под себя ноги. Констанцияустроилась неподалеку от двери. Наконец-то она была не одна иможно было хоть с кем-то поговорить. Конечно, из Анри собеседникбыл никудышный, он больше отмалчивался или отвечал односложно, но все-таки это была живая душа. К тому же, мальчик любилКонстанцию, жалел ее, и девушка это прекрасно знала.
— Ты был на кладбище? — спросила она.
— Был, Гильома закопали, — совершенно спокойно сообщил мальчик так, словно бы говорил о чем-то будничном и заурядном.
— Кто-нибудь плакал? — спросила Констанция.
— Да нет, что ты, зачем плакать, ведь мы мужчины.
— Иногда и мужчины плачут, — заметила Констанция.
— Но мы, Реньяры, не такие, — с гордостью сказал Анри, и сердце Констанции дрогнуло.
Она заметила в повадках мальчика почти неуловимые, на первый взгляд, черты Виктора. Он точно так же немного косил и так же независимо держал голову, отвечая на вопросы.