В роскошной опочивальне Смилина долго не могла уснуть. За окнами догорала заря, задремал цветущий сад, но его благоухание поднималось и сюда, наполняя комнату вечерними чарами, от которых щемило сердце и хотелось мчаться вперёд по высокой траве. Женщина-кошка принялась расчёсывать волосы: это помогало ей собраться с мыслями и успокоиться.
– Твои волосы… Это чудо!
От звука этого голоса Смилина сжалась пружиной. Сердце снова жарко заныло. В спальню вошла Сейрам – в одной сорочке из заморского шёлка, с прозрачным, как туман, покрывалом на чёрных косах. Они ниспадали ей на грудь двумя шелковистыми змеями.
– Кхм… Государыня! – Смилина смущённо вскочила. – Что ты делаешь тут в такой час?
Тонкая, унизанная перстнями рука мягко толкнула её и заставила сесть на постель. Перед Смилиной остановилась не кочевница, а богиня с раскосыми глазами, в которых колыхалась колдовская тьма, вливая в грудь горьковато-сладкое томление. Изгибы её стройного стана хотелось ласкать, покрывать поцелуями, и Смилина дрожала на краю безумства, сдерживая себя изо всех сил. Это было непросто: чёрные очи завораживали, подчиняли, возносили к горним высотам блаженства.
– Равных тебе нет на целом свете, – слетело с ядовито-вишнёвых уст. Палец Сейрам скользил по плечу Смилины. – Взглянув в твои глаза всего раз, пропадаешь в них навсегда… Я понимаю эту девушку!
Её губы дышали в шёлковой близости от поцелуя, ресницы незримо щекотали сердце женщины-кошки, дуги тонких горделивых бровей изгибались готовыми к выстрелу луками. На высоких скулах рдела багровая заря безудержного желания.
– Я в одном шаге от падения. Мне всё равно, что у меня есть муж. Он меркнет в сравнении с тобой. Женщины падают к твоим ногам, но ты остаёшься простодушно-неприступной… И это так… влечёт.
Уже не палец, а обе ладони ласкали плечи Смилины. Сейрам изгибалась змейкой, обжигая очами, опьяняя губами. Не раз Смилина видела в женских и девичьих глазах «да», но такого «да», как это, ей не доводилось наблюдать. Оно стрелой пронзало сердце, давило властью, сокрушало царственным величием. Такое «да» обязывало. Оно ставило на колени.
– Ты можешь выбрать любую, – струился в уши Смилины искушающий шёпот. – Любая пойдёт за тобой – от рабыни до княгини.
– Мне не нужна любая, государыня, – хрипло выдавила женщина-кошка. – Я жду свою ладушку. И найду когда-нибудь.
Ресницы княгини-кочевницы с трепетом сомкнулись, уста изогнулись в очарованной, боготворящей улыбке.
– Опять это твоё милое простодушие… Ты в самом деле такая простая или только хочешь таковой казаться?
– Я вся как на ладони перед тобой, госпожа. – Смилина уже была готова ловить рвущееся из-под рёбер сердце, сошедшее с ума.
– Ладони… – Сейрам завладела руками Смилины, гладила их своими мягкими, холеными пальчиками. – О, такие большие, такие горячие! Это счастье – ощутить их ласку на своём теле.
Она взяла руки женщины-кошки и приложила к своей груди. Ошарашенная Смилина хотела отпрянуть, но Сейрам не выпускала её из сладкой ловушки.
– Я твоя, – с торжественно-горькой, отчаянной обречённостью молвила княгиня. – Владей мной, и пусть после этого вся трава выгорит пожарами, пусть небо упадёт на землю, а солнце рухнет и сожжёт всё вокруг. Пусть всё пойдёт прахом. Только сделай меня своею.
Это был воистину княжеский подарок, безумный и роскошный, расточительный наотмашь. Смилина держалась на последнем клочке воли, мягко отстраняя ласкающие руки.
– Государыня, этот дар слишком велик для меня. Я его недостойна. И я не привыкла брать чужое.
Вишнёвые губы страдальчески и гневно изогнулись, зрачки сузились и блеснули колкими искорками.
– Скажи, разве я не хороша? – Холеные руки стиснулись на запястьях Смилины, но не могли их обхватить полностью.
– Более прекрасной женщины, чем ты, я не видела в своей жизни, – ответила Смилина просто и откровенно.
– Так в чём же дело?! – почти вскричала Сейрам, касаясь повлажневшими ладонями щёк женщины-кошки.
– В твоей чести, госпожа, – окончательно овладев собой, сказала будущая мастерица оружейного дела. – Я не хочу её ронять.
Сейрам зашипела кошкой, и её красивое лицо исказилось гневом и болью. Смилина стойко вытерпела град пощёчин, не моргнув и глазом. Отвергнутая княгиня шаровой молнией вылетела из опочивальни, оставив после себя в воздухе терпкий след благовоний.
Этой ночью Смилине было не до сна. Какое уж там. Случившееся взбудоражило её, перед глазами плыли цветные пятна, кровь стучала в висках ядовитым жаром. Она забылась дрёмой под утро, но полноценно выспаться не удалось: её разбудили слуги. По их словам, князь ожидал гостью в поле для какого-то забавного развлечения. Плеснув себе в лицо пригоршню воды из услужливо поднесённой чаши, Смилина облачилась, убрала волосы и отправилась к князю.
В поле её ждало странное зрелище: полдюжины здоровенных босых мужиков мялись с ноги на ногу, впряжённые в плуг, а неподалёку был воткнут в землю ещё один. В широченных шеях и покорных глазах этих детин просматривалось что-то воловье – ни дать ни взять, домашняя скотина. Полута восседал за столом с яствами, рядом под открытым небом расположилась его свита. Ветер трепал полы богатых одежд, колыхал траву и холодил свежеумытое лицо женщины-кошки.
– Испей, дорогая гостья, и откушай, – пригласил её князь к столу. – Вижу в твоих очах вопрос… Отвечаю. Я в восхищении от тебя! Вчера я малость перебрал, поэтому забава не состоялась, но я по-прежнему горю желанием увидеть тебя в деле. Потяни этот плуг, а рабы потянут свой одновременно с тобой. Посмотрим, кто сильнее – ты или шестеро дюжих мужчин!
Смилина не отказалась от потчевания – выпила кубок мёда и съела дюжину блинов, закусив жареными перепёлками. Гулять так гулять.
– Потешить тебя, княже? – с чмоканьем облизала она пальцы. – Что ж, изволь. Но в обмен на это я попрошу даровать личную свободу этим ребятам.
– Хм, – задумался князь, теребя молодецкие усы. – Дороговато просишь, но так и быть. Уж больно хочется силушки твоей попытать. Вспашешь пять десятин за день – отпущу их.
Слуги быстро отмерили требуемую площадь и вбили колышки. Смилина без лишних слов скинула кафтан, подставляя туловище обманчиво тёплому весеннему ветерку, засучила рукава и вскинула на плечи деревянную перекладину – воловье ярмо. За рукояти плуга взялся один из слуг. Смилина подмигнула ему:
– Ну, давай, что ли.
Ярмо давило на плечи, плуг шёл туго, взрезая отдохнувшую за зиму землю. От усилий пот лился со Смилины градом, жилы натянулись под кожей на её шее, но она, сцепив зубы и толкая ногами почву, продолжала тащить. Вот миновала отметка в одну десятину, вот и вторая на исходе… Мужики за другим плугом уже выдохлись и упали наземь, а Смилина тянула, как вол. Тело гудело, мышцы горели и рвались от натуги, но она работала – не на себя, не на князя, а на свободу этих людей.
Солнце поднялось высоко и жгло шею. К обеденному времени Смилина добралась до отметки в три десятины.
– Батюшка, ты что же это – вздумал на нашей гостье пахать? – прозвенел знакомый голосишко.
Это Свобода прискакала на своём вороном жеребце. Еле сдерживая горячего коня, она взирала с седла на своего отца вопросительно и возмущённо.
– Это такая забава, доченька, – ответил князь. – Смилина не даром пашет, а за уговор. Езжай, родимая, дальше, катайся себе.
Юная княжна ускакала, но вскоре вернулась с корзинкой, притороченной к седлу. Достав оттуда завёрнутый в капустный лист комок творога, пшеничный калач, туесок мёда и плотно укупоренную крынку молока, она позвала:
– Смилина! Отдохни, пообедай. Солнышко уж высоко!
Женщина-кошка сбросила ярмо и с улыбкой расправила усталое тело. При взгляде на Свободу грудь наполнялась теплом, а у сердца словно котёночек мурлыкал и тёрся пушистым бочком.
– Дело говоришь, – сказала она.
Она отошла к краю пахотного участка и устало опустилась на траву. Свежий творог таял во рту, когда Смилина откусывала прямо от комка, а калач рассыпался и источал тёплый, домашний дух. Обе руки были заняты, и юная княжна подносила к её рту ложечку-другую мёда.