— И?
Ему пришлось предпринять определенное усилие, чтобы посмотреть мне в глаза, но в конце концов это ему удалось.
— Это… не аллергия.
— Так. Что же это тогда?
— Э… м-м… Послушайте, я просмотрел характеристики вашего дома. Вы, наверное, помните, что компании пришлось изменить его иммунную систему?
— Да, — кивнула я, — чтобы он не реагировал чересчур сильно на то, что вызывает у меня аллергию.
— Именно. Они, то есть мы, были вынуждены избирательно нарушить антигенраспознавательную систему, чтобы она не давала реакцию на… ну, на все подряд. Особенно на искусственное — пластик, краски, духи, инсектициды…
— Естественно, — согласилась я, теряя терпение. Как-никак стоял-то он там в шелково-хлопковом скафандре — как раз для того, чтобы не вызывать у меня реакцию.
— А это подразумевало снижение иммунитета, который вы уже приобрели по отношению к определенным естественным… биологическим угрозам.
— К чему ты клонишь? — взвилась я. — Мой дом отравился?
— Формально — нет! — выпалил Ренар.
— Ну тогда что, черт возьми, не так?
— Дом заражен.
Что? Я уставилась на медтехника. Он же не отрывал взгляда от пола. Несмотря на щиток, я видела, что он весь красный. Как будто это он был болен.
— Заражен… чем?
Ренар поднял глаза, но тут же их опустил.
— Сначала я подумал, что это может быть вирус герпеса…
— Герпеса?!
От моего высокого «до» он прямо подскочил на месте, но меня уже понесло. Я завизжала:
— О чем ты толкуешь?
— Varicella zoster.
Zoster? Я это где-то уже слышала. Но хоть тресни, вспомнить не могла.
— Vari…
— Это детская болезнь. Была раньше. Сегодня-то вряд ли кто ею болеет, потому что у большинства детей на нее уже иммунитет.
— У большинства детей, — повторила я, подбоченясь. И вдруг обнаружила, что наклоняюсь вперед. И с безрассудной отвагой все продолжаю наклоняться, совершенно игнорируя то обстоятельство, что халатик мой распахнулся. По сути, я сделала гигантский шаг к нему, прежде чем спросила: — А что насчет дома?
Ренар облизнул губы.
— Мы… не думали, что в этом возникнет необходимость. Здесь, наверху, вероятность заражения…
Вот оно.
— Заражения — чем?
И тут в глубинах моей памяти шевельнулись латинские слова. О нет! Я вновь отступила, уставившись на парня. Затем обвела диким взглядом все стены — бледные, усеянные красными точками и пузырьками стены.
— Росинка на розовом лепестке… — Так в медицинских справочниках моей мамы описывалась сыпь. Я повернулась к Ренару: — У моего дома… ветрянка?
Он опять пожал плечами:
— Мы можем провести анализ крови. Для полной уверенности.
Я покачала головой, старательно удерживая кулаки на бедрах. Я не поддамся — ни желанию почесаться, ни необходимости вытрясти все дерьмо из этого, с позволения сказать, медтехника.
— Не надо. Просто вылечите его.
— Ну, я, э-э-э…
— О боже, это просто невыносимо, — взвыла я. Кашица из овсянки на моей коже высохла. Халатик к ней приклеился и в результате каждого моего движения отдирался, вызывая еще большую чесотку. — Сделай же что-нибудь! — взмолилась я.
— Не могу.
— Но…
— Единственное доступное антивирусное средство — ацикловир, но его надо было применять в течение первых суток после заражения. Дня три-четыре назад, возможно, это помогло бы вам. А теперь слишком поздно.
— Поздно?
Белый капюшон кивнул.
— Вирус уже размножился. Он повсюду. Единственное, что мы можем теперь сделать…
— О боже, — захныкала я и уселась прямо на пол. Волосяной ковер и моя задница были столь воспалены, что я начала кружиться, толкая себя по кругу всеми четырьмя конечностями. Жесткий ворс чудненько поскреб зад, но это ни капельки не помогло. Наоборот, из-за возникшего трения дом и я зачесались еще больше. Я зарыдала. — Уходи, слышишь? Просто уходи.
Он так и поступил.
Когда парень ушел, я заставила себя подняться. Так и подмывало наклониться и поскрести ногтями пол, но от этого стало бы только хуже, так что я поковыляла в ванную, намереваясь снова погрузиться в теплую овсянку.
Погрузилась, как же.
Ва-ау! Ва-ау! Ва-ау!
Сработала чертова сигнализация, перепугав меня чуть ли не до смерти. Я шлепнулась на пол, затем перекатилась на ковер, чтобы распластаться на нем почти всем телом, и тщетно попыталась почесать все разом. За этим бешеным бугалу я даже не осознавала, что происходит, пока не заметила мигающие лампы. Как здорово! Горел весь этот чертов настенный экран — фон малиновый, пространство занято одним-единственным словом:
КАРАНТИН!
То было извещение из Министерства здравоохранения, согласно которому я и мой дом подвергались изоляции на десять дней. Как будто я могла куда-нибудь отсюда уйти.
Я вытаращилась на экран. Подползла к нему. Колотила по клавишам, вводила коды сброса, потом системные, но так ничего и не добилась. Я больше не могла управлять компьютерной сетью собственного дома. Контроль над ней взял округ. Вообще над всем. Чертыхаясь, я вновь поднялась и нетвердой походкой направилась к входной двери.
— Ах ты маленький сукин сын! Неврозы!
Пошарив в поисках арбалета, я распахнула дверь, и порыв холодного воздуха швырнул мне в лицо прошлогодние листья. Я посмотрела сквозь пальцы, чтобы прицелиться, намереваясь проткнуть крохотную задницу этого типа, однако замерла, увидев вокруг ворот множество мигающих огней. В том числе и на его мотоцикле.
А потом зазвучал гудок.
Он склонился, разглядывая нечто вроде экрана на своем мотоцикле, совершенно не замечая ни меня, ни моей ярости. Затем, сорвав шлем своего защитного костюма, швырнул его оземь. Обругав мотоцикл, он пробежал шага три вперед и пнул злополучный шлем метров эдак на тридцать вдоль подъездной дороги.
Плохая идея. Когда шлем пролетал мимо ворот, вспыхнуло еще больше огней.
— Внимание! — завопил дом. — Периметр вооружен! Не пересекать означенных границ! Дом на карантине!
И словно для пущей убедительности по шлему ударил красный луч лазера. Тот пролетел еще метра три вдоль дороги и приземлился, уставившись на нас дымящейся дырой точно по центру щитка.
— Что за… — Фокс двинулся было к нему, но остановился, услышав мой окрик.
— Не смей! Он выстрелит и в тебя.
Медтехник обернулся, недоверчиво посмотрел на меня, снова взглянул на дыру и спросил:
— Что это за охранная сигнализация?
Повышенная, конечно же, — именно такую мне пришлось поставить.
— Слушай, я здесь совершенно одна, — попыталась я объяснить. — А люди… Они ведь не читают знаков. Или полагают, что это пряничный домик, и пытаются отломить кусочек.
В прошлом октябре я поймала тут одних с пикника: они хотели приготовить барбекю из моего красного ставня. На обед, мерзкие каннибалы.
— Ну так выруби ее!
— Я не могу.
Лицо его потемнело, оттенком теперь вполне соответствуя низкому небу за его спиной.
— Слушайте, леди, я просто обязан умотать отсюда! У меня вечером свидание!
— Не я первая начала!
Вместо ответа он закинул ногу на мотоцикл и попытался его завести. Не добившись успеха с ключом зажигания, он заехал ботинком по решетке сбоку двигателя.
Он так и не поехал.
До меня донесся голос. Не знаю уж, что ему там сказали, но он снова начал ругаться на чем свет стоит, только на этот раз еще громче. Затем соскочил с мотоцикла, пнул переднее колесо и глухо зарычал, когда машина разок вздрогнула и подножка поддалась. Очень медленно машина завалилась набок.
Ух ты! Сколько в нем весу-то? Килограммов двести?
По-видимому, запас ругательств он исчерпал, ибо погрузился в молчание. Плечи его поникли. Наконец парень повернулся ко мне:
— Они сказали, что отключили мотоцикл. Черт, я здесь застрял.