В школе пусто, до занятий еще полчаса. У входа в раздевалку на стуле сидит пожилая уборщица, в ее глазах усталость и покой.
– Здрасьте, тетя Зина! – Звонко чеканю я.
– Давай, давай, проходи, не топчи, – ворчит она.
Спускаюсь в подвал, вытаскиваю сменку из шкафа, снимаю куртку и переобуваюсь.
Первый урок – география. Поднимаюсь на второй этаж, учительская открыта, внутри никого. Беру ключ от своего кабинета. Около дверей стоит бюст Пржевальского, путешественника, который что-то искал в Азии и нашел странную лошадь. Бюст большой и белый. Мраморный что ли? Пржевальский похож на Сталина, такие же солидные усы. Отвешиваю ему оплеуху и выхожу. Класс географии – соседний, открываю его и включаю свет. В кабинете тепло, мерно шумят батареи.
Сажусь за последнюю парту. Слева на стене висит огромная фотография, на ней Сенкевич с командой путешественников. Они стоят на палубе небольшого корабля, их лица спокойны. Внизу размашистая подпись – "Смоленской гимназии. Юрий Сенкевич". Класс постепенно заполняется, обмениваются кассетами с новыми частями "тигра каратэ", списывают домашку по математике. Я разглядываю фотографию, представляю себя на корабле вместе с этими моряками, перед глазами плывут картинки из "Клуба Путешественников" – джунгли Новой Гвинеи, лазурные воды Индийского океана, скалистые горы Норвегии, белоснежный песок на островах Фиджи. За окном темно, еще только полдевятого утра, стекло дрожит от ветра, из щели между стеной и рамой тянет холодом.
Начинается урок, учительница вызывает меня к доске:
– Животный мир тундры. – Спрашивает она злым невыспавшимся голосом.
– В тундре холодно, еще холоднее, чем здесь, поэтому в тундре вряд ли кто-то живет. Соответственно никакого животного мира там нет. – Отвечаю я, разглядывая ее серую, накинутую на плечи, шаль.
Она отрывается от заполнения классного журнала и внимательно, как будто с любопытством, смотрит на меня. Я знаю, что на самом деле ей все равно, хорошо ли я знаю ее предмет или плохо. Ее уже давным-давно ничего не волнует в этой жизни. После того, как ее муж не вернулся из экспедиции в горах Средней Азии, она потеряла интерес к происходящему вокруг. И вот она сидит и сверлит меня взглядом. А я отвожу глаза.
– Учил? – Устало выдыхает она.
– Нет.
– Давай дневник.
Приношу дневник, она открывает его, изучает мои оценки, перелистывает на прошлую, а потом и на позапрошлую неделю. Красные пятерки по математике бросаются в глаза. Они выделяются на фоне двоек и троек по остальным предметам.
– Нравится математика? – Спрашивает она.
– Ну, так…
– А география, что, совсем не интересна?
– Да нет. Интересна. Просто вчера Спартак играл, и животный мир тундры как-то прошел стороной.
Она рисует аккуратную двойку в моем дневнике и расписывается.
– Знаешь, а ведь ты мог бы хорошо учится, если бы захотел. Держи, – она протягивает мне дневник.
Я пожимаю плечами, беру дневник и сажусь за парту. Оставшееся до конца урока время вывожу на последнем листе тетради название панк-группы The Exploited.
Следующий урок – алгебра. Илья Аркадьевич, наш учитель, орет с порога:
– Сегодня контрольная, с парт все убрали.
Раздает специальные тетради для контрольных. Многие его не любят и даже боятся. Спрашивает он строго, но справедливо. В Смоленске это лучший учитель математики.
Я быстро решаю свой вариант, тетрадь с задачами сразу уходит по рядам. Илья Аркадьевич сидит за столом около доски, грызет карандаш, трет рукой морщинистый лоб и немного покачивается на стуле. Взад, вперед. Взад, вперед. По ходу не может решить какую-то задачу. Киря толкает меня в спину. Поворачиваюсь.
– Чего? – Тихо спрашиваю я.
– Помоги решить, – шипит он в ответ.
– Давай условие.
Он протягивает бумажку с задачами. Они такие же, как в моем варианте, только числа другие. Быстро решаю и передаю Кире. Он списывает, и его тетрадь также расходится по классу.
Наконец, звонок. Мы по очереди встаем, подходим к столу и кладем тетради перед Ильей Аркадьевичем. Он дожидается, когда все сдадут, выравнивает стопку, запирает тетради в шкафу на ключ и уходит обедать.
Полчаса перемена, надеваем куртки и выбегаем на улицу покурить. Прячемся за угол, чтобы директор не заметил нас с крыльца, Киря достает пачку союз-аполлона и угощает всех сигаретами. Обсуждаем контрольную, кто, сколько решил, кто, сколько успел списать. Я понимаю, что неправильно решил последнюю задачу. Нужно исправить.
Заходим в школу, от никотина кружится голова. Илья Аркадьевич еще обедает, это хорошо. Ключ от шкафа лежит у него в столе в верхнем ящике. Мы открываем шкаф, достаем тетради и начинаем исправлять последнюю задачу. У половины класса такая же ошибка, потому что они списывали у меня. Никто не спешит и не нервничает, пять человек на стреме по всему пути от столовки до кабинета математики. Да и исправляем ошибки мы таким образом после каждой контрольной. Так что дело привычное.
– Шухер. Идет, – раздается из дверей.
Мы кладем тетради в шкаф и запираем его. Ключ отправляется на свое место в верхний ящик стола. Завтра Илья Аркадьевич вновь будет приятно удивлен результатами работы.
На геометрии к доске отправляются сразу пять человек. Решают задачи из домашнего задания. Илья Аркадьевич подходит ко мне, пишет условие.
– Вчера решал варианты вступительных в МГУ. Вот эту задачу решить не могу. Посмотри, может, надумаешь чего.
Урок заканчивается. У нас обед, ученики вываливаются в коридор и спешат в столовку. Я задерживаюсь в кабинете.
– Не знаю пока, как решать. Дома еще подумаю. – Я подхожу к Илье Аркадьевичу.
– Давай. Через две недели уже олимпиада по математике. Ты готовишься?
– Ну, так, немного.
Он достает из стола книжку. Потрепанная обложка, мятые засаленные страницы. Сборник задач с областных олимпиад.
– Порешай дома. Тут хорошие примеры есть.
– Хорошо. Спасибо.
Я кидаю книжку в портфель и бегу в столовку.
После обеда только история и всё – можно идти домой. Слушать эту нудятину про политическое устройство буржуазной Европы невыносимо скучно. Я рву тетрадный лист на несколько кусков, разжевываю их во рту и слепляю шарики. Ручка тут же трансформируется в плевательное приспособление. Через несколько минут весь класс плюется друг в друга и давится от смеха. А история буржуазной Европы безвозвратно забыта. Карлон, так мы зовем препода, просит меня встать и покинуть его занятие. Встаю и покидаю. Да и пошел он со своей историей, пидор конченый.
Прихожу домой, включаю телевизор, там передача "Парламентский час". Придумать что-то еще более унылое очень сложно. От скуки начинаю решать задачи из сборника, который мне дал Илья Аркадьевич. В шесть часов звонит Киря.
– Пошли в гараж, – предлагает он.
– А что там? – Спрашиваю.
– Ну, пива попьем.
– Ну, пошли.
Гаражи находятся на самой окраине Смоленска, сразу за ними овраг, еще дальше – лес. В одном из них собираются знакомые чуваки, играют на гитаре, выпивают. Почти треть всего пространства занимает барабанная установка, пол усеян пустыми бутылками из-под пива и слабоалкогольного напитка "Крейдяночка", на стене нарисована огромная анархия, рядом портрет Сталина, в углу стоит старый телевизор с разбитым экраном, на нем трехлитровая банка, доверху набитая бычками. У входа пыльный диван, прожженный сигаретами везде, где только можно.
В гараже уже тусуются два чувака, один из школы, другого я не знаю. Здороваюсь, они протягивают пиво. Киря приходит минут через десять, приносит бутылку водки. Мы вчетвером бухаем. Появляются какие-то люди, приносят еще алкоголь, начинают играть музыку. В десять вечера я, шатаясь, выхожу на улицу. Темно и холодно. Пешком иду домой и постепенно трезвею. Прихожу, родители уже спят. Я тихо пью чай на кухне и смотрю в окно, где снежные хлопья кружат в оранжевых отсветах фонаря. Валит снег, а, значит, завтра будет не так холодно. И это хорошо.