- Признаться, я не прочь поближе познакомиться с тобой. Ты меня заинтригова-ла. Ты очень необычная девушка – слепая, а видишь лучше, чем зрячая.
- Молодец, Артур! Ты правильно сказал.
Для съемок отобрали двор одного из старожилов села. Артур усадил Ншан на лавку за изгородью, пошептался с режиссером фильма и, вернувшись, сел с ней рядом, радостно сообщив:
- Полный порядок. Тебе разрешили присутствовать.
- Я помню двор дяди Гагама. Он большой, каменистый со старым деревом посредине. Я в детстве лазала на него, рвала для дяди Гегама зеленые еще грецкие орехи. Ну и мне за труды перепадало. Они, когда свежие совсем, особенно вкусные.
- Дерево шикарное. Развесистое, узловатое, такое же старое, как сам дом. Оно у нас главный объект мезансцены.
Пропустив мимо ушей незнакомое слово, Ншан поинтересовалась:
- А почему вы выбрали именно этот двор? Разве нет домов поновее?
- Наш фильм о Второй Мировой Войне. Отец героя живет в глухой горной деревушке. Сегодня мы снимаем грустный эпизод – старик получает с фронта похоронку. Он решает скрыть ее от своих внуков, невестки и жены, и читает им вслух письмо сына, которое, задержавшись в пути, пришло одновременно с извещением о его смерти.
- И правда грустная история. – Ншан помрачнела, задумалась, уйдя в себя. Наконец, спросила: - Кем ты здесь работаешь, Артур?
- Ассистентом режиссера.
- А Сафон?
- Он оператор.
- Что такое оператор?
Артур удивленно взглянул на девушку и терпеливо объяснил:
- Он снимает на кинокамеру сцены, подготовленные режиссером, художником и артистами. От него во многом зависит, каким получится фильм. Практически глазами этого человека люди и смотрят на экран.
- Поняла. А Жанна кто?
- Ассистент художника-постановщика.
- А она что делает?
- Помогает художнику фильма во всем – выбирает вместе с ним место съемки, следит, чтобы сцена была поставлена правильно, чтобы в ней присутствовало все, что намечено художником. Если надо, рисует декорации. Проверяет реквизит...
- Что-что?
- Реквизит – это аксесуары... ну, дополнительные предметы, необходимые в каждом кадре. Скажем, стул, графин, ковер в комнате, телега, лопата, домашняя скотина во дворе...
- Понятно. Она вроде хозяйки в доме.
- Можно сказать и так, - юноша улыбнулся.
- Артур! – раздался резкий, раздраженный окрик режиссера. – Убери отсюда этого старого борова! Живее! И куда ты только смотришь, черт тебя подери! Разве может быть в военное время в кадре такая жирная скотина?
Артур вскочил, сломал на ходу хворостину и с гиканьем выпроводил за калитку хозяйскую свинью, громко и возмущенно хрюкающую.
- Проезд почтальона на кобыле... Стоп! Все посторонние из кадра! Убрать детей! Ар-ртур! Я сказал, дети в кадре! Местные дети... Очистить площадку! Где сумка почтальона? Почему я должен за всех думать, вашу мать? А остальные что, прохлаж-даться сюда приехали?
- Жанна, - позвал Артур, - сумка почтальона по твоей части. – И, обращаясь к толпившейся за изгородью детворе, попросил: - Пацаны! Все дружно отступили к соседнему дому. Побыстрее. А то влетит и вам, и мне.
Он снова присел рядом с Ншан.
- Тебе из-за меня досталось? – виновато спросила она. – Наверное, мне не следовало напрашиваться идти с вами. Ваш режиссер... он так кричал на тебя.
Артур весело рассмеялся.
- Режиссеры для того и созданы, чтобы кричать и взвинчивать всех на съемочной площадке. Какая ж съемка без крика и нервов.
- Разговорчики там! – гаркнул на них режиссер. – Приготовились... Внимание... Мотор!
- Почему...
- Тсс, - шепотом предостерег свою гостью Артур, прикладывая палец к губам. – Идет съемка.
- От-ста-авить! Ар-р-ртур-р!!! Где должна стоять массовка? Вы доведете меня сегодня до инфаркта.
Помреж сорвался с места. Жанна присела рядом с Ншан, спросила шепотом:
- Тебе не скучно?
- Почему он так нервничает?
- Обычный стиль работы, - равнодушно отмахнулась Жанна. – Мы привыкли. Творческий запал. Экстаз. И демонстрация своей власти над всеми нами. Режиссер на площадке – царь и бог... Ты сидишь под солнцем. А мы будем в этой жарище целый день снимать и переснимать одну и ту же сцену. Хочешь, я отведу тебя домой?
- Отведи, Жанна, отведи. Не по мне ваш творческий запал.
Жанна проводила Ншан до дома и убежала обратно. А у Ншан все валилось из рук. Ей не хотелось сегодня заниматься привычными домашними делами и она вышла в сад, не понимая, что с ней происходит. В какой-то странной отрешенности она прислонилась спиной к стволу старой яблони, завязавшей тугие, терпкие еще плоды. Ближе к осени эти плоды отяготят ветви дерева, прогнут их до самой земли. Всем своим телом Ншан ощущала, как по его жилам струится густой яблоневый сок, как трепещет оно в предвкушении обильного потомства.
Ншан представила себя беременной, чутко ловящей каждое движение своего будущего ребенка... И остро ощутила вдруг, какое невыразимое блаженство готовиться стать матерью, носить в своем чреве дитя, ощущать, как оно растет, крепнет, наливает-ся внутри, как толкается ручками и ножками, заявляя о своем присутствии. Она вздох-нула: тяжело стоять одной в саду, тяжело быть бесплодной яблоней.
- Привет, Ншан! Почему ты ушла со съемок? – Это был Артур.
- Я не понимала, что происходит.
- Потому что ты... только слушала.
- Нет, не потому. Все суетятся, бегают, нервничают, кричат. Зачем?... Зачем ты выбрал такую профессию? Разве нет другой?
Артур присел рядом с ней на траву и, посерьезнев, попытался объяснить:
- Это самая лучшая в мире профессия. Я мечтал о ней с раннего детства. Я не мыслю своей жизни без кино.
Ншан ощутила волну энтузиазма и воодушевления, обдавшую ее. А он уже не мог остановиться:
- Понимаешь, кино – особый мир. В нем все сказка, и все реальность. В каждую сцену, эпизод, в каждый фильм мы вкладываем себя целиком, без остатка. И с каждым новым фильмом начинаем все заново. Меняются эпохи, ситуации, взаимоотношения. Мы перевоплощаемся с каждым актером, вживаемся в каждую роль... Правда, я пока лишь помощник режиссера, но надеюсь, что следующий фильм уже буду делать самостоятельно.
- Ты станешь режиссером, как он?
- Всенепременно!
- И будешь так же кричать, как он, на своих подчиненных?
- Пойми, он не горлом кричит, а сердцем. Его фильм – его детище.
- Может быть, - задумчиво проронила Ншан, не желая продолжать спор. Но она-то почувствовала, чем кричал режиссер – горлом или сердцем, и что на самом деле так взвинчивало его. Он оставил в Ереване молодую красивую жену – актрису, и сходил с ума от ревности. Он думал только о том, чтобы поскорее закончить эти скучные, нудные сцены и вернуться домой. Поэтому его так нервировала любая проволочка.
- Как ты думаешь, Ншан, стану я режиссером? – вдруг спросил Артур, достаточно уже наслышанный о ее удивительных способностях.
- Не могу сказать. Что-то мешает мне заглянуть в твое будущее, - призналась она.
- Что именно?
- Не знаю... Странно... Я сама ничего не понимаю.
Артуру нравилась непривычность ситуации. Он для нее – что телефонный собеседник. А ей от него укрыться некуда.
- Знаешь, ты очень красивая, - сказал он, все еще испытывая чувство превос-ходства над нею. – Я не встречал такой... такой естественной, неподдельной красоты. Наши актрисы тратят уйму времени и усилий, чтобы привлечь к себе внимание, казаться лучше и ярче других, а за тебя все сделала природа.
- Зачем мне это? Кому нужна моя красота.
- Не говори так.
- Я знаю, что говорю, Артур. Но мне приятны твои слова.
- Рад это слышать. – Его голос прозвучал интимно и глухо.
- Я не вижу твоего лица... твоих глаз, но вижу душу. У тебя светлая и чистая душа, Артур. Душа ценнее лица, ценнее всего. Моя мама сказала, что хотела бы иметь такого сына, как ты. Я никогда раньше не слышала от нее таких слов. Это многого стоит.
Он промолчал.