— Принудительный отказ от своей профессиональной деятельности доставляет вам немалые душевные муки, — проникновенно продолжал робот-репортер. — Верно?
— Сообщите вашим слушателям, — медленно сказал доктор Сьюпеб, — что мы намерены продолжать работу, не обращая внимания ни на какие законы. Мы способны помочь людям уж никак не меньше, чем химиотерапия. Особенно в случаях психических нарушений, связанных с предыдущей жизненной историей пациента.
И только тут он понял, что репортер представляет одну из самых влиятельных телекомпаний с аудиторией в пятьдесят миллионов, которые наблюдают сейчас за происходящим в доме Сьюпеба обменом любезностями. И от одной только мысли об этом язык доктора перестал ему повиноваться.
Позавтракав, он вышел на улицу и наткнулся на второго робота-репортера, который устроил засаду возле машины доктора.
— Леди и джентльмены, перед вами последний представитель венской школы психоанализа. Некогда, возможно, выдающийся психоаналитик доктор Сьюпеб скажет вам несколько слов. — Репортер подкатился к доктору, преградив ему дорогу. — Как вы себя чувствуете, сэр?
— Паршивее некуда! — ответил доктор Сьюпеб. — Пожалуйста, дайте мне пройти.
— В последний раз направляясь в свой кабинет, — сказал репортер, глядя ему вслед, — доктор Сьюпеб ощущает атмосферу всеобщего осуждения, однако тем не менее продолжает тайно гордиться уверенностью в собственной правоте. Только будущее рассудит, насколько он прав в своем упрямстве. Подобно практике кровопускания, психоанализ пережил периоды своего расцвета и медленного увядания, а теперь его место заняла современная химиотерапия.
Сев в машину, доктор Сьюпеб выехал на подъездную дорогу и вскоре уже катил по автобану в сторону Сан-Франциско. Он по-прежнему чувствовал себя паршиво и очень опасался предстоящей — как ему казалось — неизбежной схватки с представителями власти. Не меньше его беспокоили и перспективы собственного ближайшего будущего.
Он был уже не молод, чтобы участвовать в этих событиях. На талии его накопилось немало лишней плоти. Каждое утро приносило ему огорчение, поскольку лысина, которую он как-то обнаружил в зеркале ванной комнаты, явно увеличивалась. Пять лет назад он развелся со своей третьей женой, Ливией, и больше в брак вступать не собирался. Его семьей стала работа. И что же теперь? Бесспорным было одно: как сообщил робот-репортер, сегодня он направляется в свой кабинет в последний раз. И пятьдесят миллионов телезрителей Северной Америки и Европы, наблюдающих за ним, будут гадать: обретет ли он новое призвание, откроет ли для себя новую необыкновенную жизненную цель взамен старой? Увы, на это было слишком мало надежды.
Чтобы успокоиться, он поднял видеофонную трубку и набрал номер, по которому передавали молебен.
Припарковав машину, он прошел пешком до Почтовой улицы и обнаружил возле дома, где размещался его кабинет, небольшую толпу, состоящую из зевак, роботов-репортеров и нескольких полицейских в синих мундирах. Определенно, все дожидались его.
— Доброе утро! — неловко поздоровался он с полицейскими и, вытащив из кармана ключ, двинулся к дверям.
Толпа расступилась перед ним. Он поднялся по ступенькам, открыл дверь и распахнул ее настежь, впустив утреннее солнце в длинный коридор, стены которого были украшены эстампами Пауля Клее и Кандинского. Эти эстампы доктор Сьюпеб и доктор Баклман развесили семь лет назад, стремясь хоть чуть-чуть украсить это довольно старое здание.
— Наступает час испытания, дорогие телезрители, — объявил один из роботов-репортеров. — Вот-вот появится первый на сегодня пациент доктора Сьюпеба.
Полицейские с торжественным видом ждали развития событий. Будто готовились к параду…
Прежде чем войти внутрь, доктор Сьюпеб остановился в дверном проеме, повернулся к тем, кто последовал за ним, и сказал:
— Прекрасный денек! Для октября, во всяком случае.
Он хотел придумать какую-нибудь героическую фразу, полную патетики и пафоса, которая придаст благородство его нынешнему положению, но ничего такого в голову не приходило. Видимо, решил он, причина в том, что героизму здесь нет места. Ведь он просто делает то, что делал пять раз в неделю в течение многих-многих лет, и не нужно быть особенным храбрецом, чтобы пройти давно заведенным рутинным путем еще один раз. Разумеется, платой за это ослиное упрямство станет арест — разумом он прекрасно понимал это, однако телу и нервной системе не было до ареста никакого дела. И Сьюпеб автоматически переступил порог.
— Мы с вами, доктор! — выкрикнула из толпы незнакомая женщина. — Удачи вам!
Ее поддержали, на несколько мгновений возник одобрительный гул, тут же, впрочем, стихший. Полицейские в эти несколько секунд выглядели докучливыми надоедами. Доктор Сьюпеб прикрыл за собой дверь.
Едва он вошел в приемную, сидевшая за своим столом Аманда Коннерс подняла голову:
— Доброе утро, доктор!
Ярко-рыжие волосы секретарши, перетянутые ленточкой, просто пылали, а из декольте мохеровой кофточки стремилась выскочить божественная грудь.
— Доброе! — отозвался доктор Сьюпеб, радуясь ее присутствию здесь, да еще в столь великолепном виде.
Он вручил Аманде пальто, которое она повесила в стенном шкафу.
— Ну, что ж… — Он закурил некрепкую флоридскую сигару. — Кто там у нас сегодня первый пациент?
Аманда заглянула в журнал регистрации:
— Мистеру Раги, доктор, назначено на девять часов. У вас еще есть время, чтобы выпить чашку кофе. Сейчас я сделаю. — Она шагнула к кофейному автомату в углу приемной.
— Вы ведь знаете о том, что должно произойти, — сказал Сьюпеб. — Не так ли?
— Разумеется… — Мэнди поднесла ему бумажный стаканчик с кофе, пальцы ее дрожали. — Но ведь ИАПП освободит вас под залог!
— Я боюсь, что это будет означать конец вашей работы здесь.
— Да, — кивнула секретарша. Она уже не улыбалась, ее большие глаза потемнели. — Никак не могу понять, почему Дер Альте не наложил вето на этот законопроект. Николь была против, и потому, вплоть до самого последнего момента, я была уверена, что и он против. Боже мой, ведь у правительства теперь есть оборудование для путешествий во времени. Почему бы им не отправиться в будущее и не убедиться, что этот законопроект принесет лишь обнищание нашему обществу.
— А может, оно так и поступило, — сказал Сьюпеб.
«И не обнаружило никакого обнищания», — добавил он про себя.
Дверь в приемную отворилась. На пороге стоял первый на сегодня пациент, мистер Гордон Раги, бледный от нервного возбуждения.
— Вы все-таки пришли, — сказал доктор Сьюпеб.
Он глянул на часы: Раги появился раньше назначенного времени.
— Ублюдки! — отозвался Раги.
Это был высокий худощавый мужчина лет тридцати пяти, хорошо одетый. По профессии он был брокером и работал на Монтгомери-стрит.
За спиной у Раги возникли двое полицейских в штатском. Они молча уставились на доктора Сьюпеба, ожидая дальнейших событий.
Роботы-репортеры вытянули вперед рецепторы, смахивающие на пожарные брандспойты, и поспешно принялись впитывать в себя информацию. На какое-то время все застыли в молчании.
— Проходите в кабинет, — сказал наконец доктор Сьюпеб мистеру Раги. — И давайте начнем с того, на чем остановились в прошлую пятницу.
— Вы арестованы, — тут же заявил один из копов в штатском. Он шагнул к доктору Сьюпебу и показал постановление об аресте. — Пройдемте с нами!
Он взял доктора Сьюпеба под локоть и потащил к двери. Второй коп уже пристроился с другого бока, в результате чего Сьюпеб оказался зажатым между ними. Все было проделано очень быстро и без суеты.
— Мне очень жаль, Гордон, — сказал доктор Сьюпеб, поворачивая голову в сторону мистера Раги. — Очевидно, я уже не сумею продолжить начатый курс лечения.
— Крысы хотят, чтобы я принимал лекарства, — с горечью отозвался Раги. — А ведь они прекрасно знают, что эти таблетки сделают меня больным. У меня такой организм, что эти таблетки для меня просто яд.