Форрестер не расслышал сообщения, потому что Эдна держала аппарат возле уха и снизила громкость до минимума. Он прислушался, но слова, которые Эдна произносила в ответ, были ему непонятны.
— Отмена. Удержать три. Переслать четыре, две программированы, две А — вариации.
И наконец:
— Ну вот и все. Не хочешь ли чего-нибудь выпить?
— Отлично!
Она достала стаканы из чего-то похожего на столик. Он заметил, что девушка все время смотрит на стопку свертков в противоположном конце комнаты.
— Извини меня, — сказала она, наливая в бокалы зеленоватую жидкость ему и себе. — Я должна посмотреть на поступления.
Эдна сделала небольшой глоток и направилась к столику.
Форрестер с удовольствием дегустировал напиток, который был весьма приятен на вкус, хотя и слишком переслащен. Затем он поднялся и подошел к девушке.
— Прикупила чего-нибудь? — спросил он.
Эдна разворачивала пакеты и доставала одежду, небольшие пакетики и какие-то устройства, похожие на бытовую утварь.
— О нет, мой дорогой Чарльз. Это моя работа. — Она взяла в руки мягкую зеленую вещь и приложила ее к щеке. Затем задумалась. Через некоторое время она плавным движением накинула ее себе на плечи и вещь превратилась в жабо времен Елизаветы.
— Нравится, дорогой?
— Нормально, то есть очень нравится.
— Как пух. Дотронься. — Она поднесла жабо к его лицу. Материал был очень мягким, но как только он отнимал руки, то ворсинки сразу становились жесткими. — А вот еще, — сказала она и сменила жабо на шелк, который практически растворился на ее плечах, придав им необыкновенный блеск. — А вот…
— Очень красиво, — восторгался Форрестер, — но как понимать, что это твоя работа?
— Я реализатор, — с гордостью сказала Эдна. — Связана с пятьюдесятью миллионами с надежностью два — девять.
— Что это значит?
— О, ты знаешь, если мне нравится вещь, то с вероятностью в девяносто девять она понравится и другим.
— Пятидесяти миллионам?
Она кивнула, покраснев от удовольствия.
— Этим ты зарабатываешь себе на жизнь?
— Я становлюсь богаче, — поправила она его. — Скажи! — Она посмотрела на него задумавшись. — Я подумала, ведь таких, как ты, много выходит из дормов? Ты тоже можешь так работать. Я могу спросить…
Он снисходительно погладил ее по руке.
— Нет, спасибо, — произнес он, пытаясь сдерживать воспоминания о своем богатстве, хотя у него и промелькнуло в голове, что на вчерашней вечеринке он себя так скромно не вел. Наделал кучу ошибок. Например, с марсианином…
— Я еще не спрашивала. — Эдна запнулась и отодвинула вещи в сторону. — Как же ты умер, Чарльз?
— Как? — повторил он и, дождавшись, когда она уселась рядом, продолжил: — погиб в огне. И, как я понимаю, вел себя при этом героем.
— Неужели? — она была поражена.
— Я был пожарником-добровольцем. Загорелась квартира. Было очень холодно. Январь. За две минуты вода замерзала. В доме оставался ребенок, а я был ближе всего к лестнице.
Он глотнул из бокала, восхищаясь его молочно-золотым цветом.
— Я забыл свой воздушный баллон, — признался он, — и задохнулся в дыму. Или меня убило сочетание дыма и жара. К тому же я возвращался с вечеринки и был пьян. Хара сказал, что я буквально дышал огнем — легкие полностью обгорели. Лицо, разумеется, тоже полностью сгорело. Сейчас я выгляжу совершенно иначе. Не такой полный и помолодевший. Да и глаза у меня были не ярко-голубыми.
Она хихикнула.
— Хара проявил инициативу. Но большинство людей не возражает против усовершенствований.
Ужин, как и завтрак утром, подавался через дверцу Б стене. Эдна вышла из комнаты, пока стол сервировался.
Она отсутствовала всего несколько секунд, а когда вернулась, то выглядела очень удивленной.
— Вот и все, — сказала она. — Теперь ужинать.
Форрестер не смог узнать ничего из блюд на столе.
Больше всего это напоминало восточную кухню. Смесь хрустящих орешков и вязкая клейковина, напоминающая крахмал. На вкус пища была пикантной. За ужином Форрестер рассказывал о себе, о жизни писателя-техника, о своих детях, о своей смерти.
— Ты, наверное, был одним из первых замороженных, — прокомментировала она. — 1969 год? Эксперименты начались всего на пять лет раньше.
— Первым в квартале, — согласился он. — Я думаю, что компания постаралась. А недалеко находилась реанимационная машина, подарок местного миллионера. Но я не думал, что окажусь первым клиентом.
Он попробовал что-то, напоминающее пирожок с луком, затем сказал:
— Для Дороти это было очень неприятно.
— Твоя жена?
Форрестер кивнул.
— Интересно было бы узнать, как сложилась ее жизнь. Как она умерла. Что случилось с нашими детьми? Когда я погиб, она была еще молодой… Да. Тридцать три года. Не знаю, имея умершего, но замороженного мужа… Может, она снова вышла замуж… Надеюсь, она так и поступила. Я думаю…
Он покачал головой, пытаясь все это представить.
— Кстати, — продолжил он, — у Хара есть архив. Она прожила еще пятьдесят лет и умерла после восьмидесяти от третьего инфаркта. А незадолго перед этим ее разбил паралич. — Он снова покачал головой, пытаясь представить малышку Дороти древней, парализованной старухой.
— Ты сыт? — спросила Эдна.
Он испуганно вернулся к ней в комнату.
— Ужин? Да, было вкусно.
Эдна нажала кнопку, и стол исчез. Потом она встала.
— Пошли пить кофе. Я заказала его специально для тебя. Может, послушаем музыку?
Он хотел сказать: «Не стоит», но она уже включила какой-то проигрыватель. Форрестер был готов ко всему, но в глубине души надеялся, что это будет Барток и musique concrete. Но музыка оказалась скрипичным концертом интроспективного Чайковского.
Эдна прижалась к нему, теплая и приятно пахнущая.
— Тебе нужно жилье, — сказала она.
Форрестер обнял ее.
— Наш кондоминиум заполнен, — задумчиво произнесла она, — но можно найти что-нибудь приличное. У тебя есть какие-нибудь пожелания?
— Я слишком мало для этого знаю, — он погладил ее волосы.
Эдна сказала:
— Это хорошо… — немного погодя добавила: — Должна тебя предупредить. Я естественно-природная личность. Сегодня день М минус четыре, и я мечтаю, чтобы Меня приласкали. — Она зевнула и прикрыла рот Рукой. — О, прости меня.
Она заметила недовольное выражение его лица.
— Ты не возражаешь? — спросила она и присела. — Я хочу спросить тебя, почему твое лицо вдруг стало такого странного цвета?
— Ничего страшного, все в порядке.
Извиняющимся тоном она сказала:
— Прошу прощения. Я мало знаю о традициях камикадзе. Может, ритуальное табу… Прости.
— Это не табу. Просто недоразумение. — Он взял стакан и протянул его Эдне. — Может, добавим?
— Чарльз, дорогой, — ответила она потягиваясь. — Этого вполне достаточно. У меня появилась идея.
— Выкладывай.
— Я сама найду тебе жилье! — торжествующе воскликнула она. — Ты можешь остаться здесь. Делай все, что тебе хочется. — Она нажала кнопку и добавила: — Если тебе будет что-то непонятно, то можешь спросить детей. Они составят тебе компанию.
В стене открылся большой дверной проем. За ним была ярко освещенная комната, в которой пара малышей бегала вокруг непонятного сооружения.
— Мы поужинали, Мим, — крикнул один из них, толкнув соседа локтем. Оба молча и оценивающе смотрели на незнакомца.
— Надеюсь, ты не возражаешь, милый Чарльз? — спросила Эдна. — Это одно из проявлений естественноприродной личности.
Их было двое, мальчик и девочка. Форрестер прикинул, что им где-то около семи и пяти лет. Они не задавали лишних вопросов.
Хотя, подумалось Форрестеру, вопросов могло быть очень много.
— Чарльз, правда, что раньше люди ужасно воняли?
— Чарльз, ты катался на автомобилях?
— Чарльз, когда маленькие дети работали в шахтах, они хоть что-то ели?
— А с чем они играли? С куклами, которые не умели разговаривать?
Он пытался что-то объяснять.