Глюк невольно застонал. Он был близок к отчаянию (состояние, дотоле известное ему только в теоретическом плане, да и то лишь в силу того, что профессор изучал древние языки и, следовательно, древнюю историю) .
Глюк застонал. Незамедлительно в тишине, наступления которой он не заметил, раздался тот же сиплый бас. Теперь в нем были нотки торжествующей мстительности и неприкрытого злорадства.
- Ага, зашевелился, очкарик! Ну... (последовавшие за этим три слова остались непонятными даже прославленному лингвисту)... погоди! Я тебе (те же три слова, только в другой вариации) покажу, как соседей не уважать!.. Открывай, идол, а то дверь выломаем!
Дальнейшее напоминало кошмар (кстати, последнее понятие имело для профессора также чисто теоретический смысл-в благословенном мире гармонической цивилизации, в котором он вчера заснул, кошмаров вообще не существовало - ни во сне, ни наяву).
Кошмар начался с того, что, поспешно опустив ноги на пол, Глюк оказался по щиколотку в ледяной воде.
От неожиданности и испуга он коротко взвизгнул и, глубоко шокированный собственным поведением, мгновенно зажал себе рот ладонью. В его мире никто никогда не визжал, даже от боли, потому что боль, как непременная составная часть человеческого существования, давно ушла из жизни.
Затем профессор прошлепал босыми ногами к истерично вздрагивающей от ударов двери, сообразил, в чем состоит назначение запиравшей ее щеколды, и оказался лицом к лицу с коренастым детиной в майке, который стоял, размахивая здоровенными волосатыми кулаками. За его широкой спиной толпились: растрепандая пожилая женщина в нежелающем запахнуться красном халате, лысый щуплый старик с острым носом (на кончике-прозрачная капля), радостно возбужденный в предвкушении пока что неведомых, но безусловно шумных событий лохматый подросток. За ними-еще двое или трое, их Глюк рассмотреть не успел, так как опешивший в первую минуту детина в майке продвинулся на шаг вперед и с нехорошей ласковостью в голосе спросил:
- Это что же получается, гражданин... очкарик? Опять воду в ванной закрыть забыли?..
Небольшое отступление: за ничтожно малый промежуток времени, мелькнувший с того момента, как профессор вышел из комнаты, и до того, пока обладатель майки и волосатых кулаков сделал шаг вперед, профессор успел подумать:
"Так вот как они выглядели, люди той эпохи..." (Он уже не сомневался, что непонятно каким образом попал в далекое прошлое). Это было последней попыткой Глюка воспринимать окружающее в плане его научного oсмысления, ибо в то же мгновение суровая действительность заявила о себе с бесцеремонностью автомобильного клаксона.
- Вот, значица, как выходит,-с неумолимой последовательностью продолжал темпераментный оппонент профессора.-Мы, мол, книжками занимаемся... в этих... эфиреях витаем, а...
- В эмпиреях,-машинально поправил Глюк. При всей своей врожденной застенчивости он не мог мириться со столь варварским отношением к грамматике.
- Вот-вот!-обрадовался детина.-Поправляй нас, учи... А вода пусть текет, да? Пусть соседей заливает! Им, бедолагам неученым, что в лоб, что по лбу... У-у, очкарик несчастный!
- Так его, так, милый!--эхом отозвалась женщина в нежелающем запахиваться халате.-От них, очкастых, все зло...
- Но у меня нет очков, - попробовал возмутиться Глюк, невольно начинавший уже чувствовать себя полноценным участником конфликта, готовым до последней капли крови отстаивать свою позицию.-У маня контактные линзы! Кроме того, не знаю я никакой ванной и знать не хочу. У меня-озоновый душ, так что...
- Че-го?!-изумился оппонент в майке.-Линзы? Озоновые? Душ? Ты чего это заливаешь... контактный, а?
Лысый старичок пожертвовал своей каплей - она растворилась в озерце медленно опадавшей воды, как слезинка в море общечеловеческих горестей, боднул головой воздух и бодро вступил в разговор.
- Нехорошо,-проникновенно сказал он.-Нехорошо, гражданин Глюкин. А ведь высокое звание профессора носите-профессора, выучившегося на наши кровные народные денежки и, следственно, призваны нам, то есть трудовому народу, служить! А кран-то, кран не закрываете.
- Тоже мне-"трудовой народ" нашелся!-на помощь- вконец отчаявшемуся Глюку неожиданно пришел лохматый подросток, который до сих пор со свойственной его возрасту любознательностью молча и жадно усваивал новые сведения о жизни, искренне дивясь сложности человеческих взаимоотношений. Сам-то всю жизнь махинациями только и занимался. Дачу построил? Построил. Инвалидный "Запорожец" завел? Завел! А по какому праву? Какой у тебя ноги-руки не хватает? Тоже мне-инвалид войны нашелся!.. Заглянуть бы еще в твою сберкнижку...
Должно быть, лысый старик был перенасыщен влагой. Острым глазом исследователя профессор зафиксировал любопытное обстоятельство: на месте каждой капли, то и дело срывавшейся с длинного острого носа, сразу вырастала новая. При упоминании же о сберкнижке (несколько оправившийся Глюк решил обязательно исследовать этот новый для него лингвистический архаизм) старик так интенсивно забрызгал слюной, что все поспешно от него отступили.
...Не будем приводить слов владельца "инвалидного" "Запорожца". Среди читателей, несомненно, найдется немало людей, которые не смогут воспринять многие из этих слов с невозмутимостью лингвиста, удостоенного профессорского звания в тридцать три года. Поэтому перейдем прямо к развязке.
Наступил, наконец, момент, когда нервы профессора Глюка не выдержали. Ведь емудаже не снилось (повторяем: в том, его мире давным-давно не было места кошмарам-ни во сне, ни наяву), что люди могут мыслить и вести себя подобным образом.
Глюк крепко зажмурился, надеясь прогнать наваждение. Не помогло.
Тогда, повинуясь внезапному озарению, вырвавшему из архивов памяти одно из бесчисленных известных ему понятий древней лексики, он закричал громовым голосом:
- Ми-ли-цм-я!!!
Остальное Глюк помнит очень смутно. Мгновенно, словно стальной щит отрезал его от окружающего, умер режущий слух гвалт коллективной перебранки. Исчезла заливавшая пол вода. Смягчаясь, стали расплываться резкие тени от яркого фонаря за окном. Расплывались лица, только что искаженные гримасой злобы, мстительности, мелочной жалкой ненависти и тупой затаенной хитрости... Глюк успел расслышать несколько слов, которые сказал детина в майке-сказал уже не угрожающе, а просительно, по-прежнему сипло, но теперь искательно и даже заискивающе... И все исчезло.