— Ну, тогда я могу тебе рассказать о тех достижениях в медицине, которые произошли, пока ты находилась в анабиозе, — продолжал Фалес. — Например, как показали исследования, восприимчивость твоих клеток к сероводороду является реликтом, характерным для очень ранней стадии эволюции жизни на Земле, когда мир принадлежал не только аэробным существам, но и метаногенам…
— Звучит до ужаса поэтично…
— Но во всем этом есть и мотивационный аспект, — мягко возразил Фалес.
Она почувствовала себя неуютно.
— Какой еще мотивационный аспект?
У нее были свои причины отправиться в ледяную капсулу. Майра, ее дочь, вышла замуж вопреки ее совету и тем самым обрекла себя на жизнь вне Земли. Кроме того, тогда в обществе господствовала теория заговора, а Байсеза хотела избежать обвинения в заговоре, которое на нее возводилось в связи с ее особой ролью в солнечном кризисе, — несмотря на то что большая часть происшедших тогда событий, включая сам кризис, были глубоко засекречены.
— Между прочим, — сказала она, — решение уйти в анабиоз приравнивалось тогда к выдающейся заслуге перед обществом. По крайней мере так мне сказали, когда я подписывала чек. Мой доверительный капитал пошел на исследование методов, которые однажды будут использованы для сохранения органов-трансплантантов или для подготовки экипажей к длительным межзвездным полетам. И к тому же в тот период, когда человечество пыталось оправиться после бури, мое пребывание в замороженном состоянии можно назвать очень экономичным…
— Байсеза, существует мнение, причем весьма распространенное, что клиники анабиоза по существу представляют собой форму сублимированного суицида…
От этих слов она отпрянула. Будь на месте Фалеса Аристотель, он бы донес до нее эту мысль деликатнее, подумала она. А вслух сказала:
— Фалес, если у меня возникнет желание обсудить это с кем-нибудь, я обращусь к своей дочери.
— Разумеется, Байсеза. Может быть, ты хочешь еще о чем-нибудь спросить?
Она поколебалась.
— Скажи, сколько мне лет?
— А, хороший вопрос. Ты просто прелесть, Байсеза.
— Спасибо.
— Ты родилась в 2006 году, то есть шестьдесят три года тому назад. Из них нужно вычесть девятнадцать лет твоего пребывания в клинике.
— Значит, получается сорок четыре года.
— Тем не менее твой биологический возраст сорок девять лет.
— Да. Но откуда взялись эти пять лет?
Это те годы, которые ты провела на «Мире».
Она кивнула.
— Ты и об этом знаешь? — спросила она.
— Все это хорошо изучено. Да, я об этом знаю.
Она снова откинулась на спинку кресла, разглядывая далеких слонов, которые двигались на фоне сверкающего неба 2069 года, и пыталась собраться с мыслями.
— Спасибо, Фалес, — наконец сказала она.
— Всегда к твоим услугам, — ответил он. Голос его исчез, и его отсутствие осязаемо повисло вокруг нее в воздухе, словно ушел живой человек.
5. Лондон
Белла Фингал находилась в самолете над Лондоном, когда ее дочь впервые сообщила плохие новости из космоса.
Белла только что перелетела через Атлантику, и ее самолет приближался к Хитроу, то есть летел к западным окраинам столицы. Но тут пилот сообщил, что им придется сделать еще один круг над городом, а затем подлетать к аэродрому со стороны Темзы, то есть садиться против сильного встречного ветра. Стояло ясное мартовское утро, и под крылом самолета город разворачивался перед Беллой, как сияющий ковер. Самолет находился в полном ее распоряжении, — один из новейших гиперзвуковых летательных аппаратов, или лучше сказать персональных межконтинентальных такси для пятидесятисемилетней женщины, матери семейства и бабушки.
Но на самом деле она вовсе не горела желанием совершать это путешествие. Похороны Джеймса Дюфлота прошли из ряда вон плохо, и теперь ей предстояло посетить осиротевшее семейство, что могло окончиться еще хуже. Тем не менее такова была ее обязанность как главы Всемирного Космического Совета.
Она попала на эту должность чуть ли не случайно, оказавшись, очевидно, компромиссной фигурой для стареющих управленцев этого достойного и влиятельного учреждения. Принимая свой новый пост, она в глубине души надеялась, что он окажется скорей номинальным и почетным, нежели на самом деле ответственным, — чем-то наподобие множества университетских номинальных президентств или неадминистративных руководящих должностей, которые появились в последнее время в среде ветеранов солнечной бури. Она даже представить себе не могла, что придется путешествовать через полмира, чтобы выполнять малоприятные обязанности официального лица в слезливой и сумбурной ситуации семейного траура.
Она слегка подвигала курсор по светящемуся экрану монитора и с горечью подумала, что гораздо лучше для нее было бы оставаться на пенсии.
И тут как раз на связь вышла Эдна и сообщила свою порцию странных, плохих новостей, которые еще раз напомнили Белле, что она является главнокомандующим сил космической авиации.
— Разведчики решили, что на сей раз нашли действительно что-то серьезное, мам. Что-то темное и непонятное, что в данный момент приближается к орбите Юпитера, но, по-видимому, выходит на гиперболическую траекторию. Этого нет на карте Чистильщика, хотя, по-видимому, ничего экстраординарного оно собой тоже не представляет: многие кометы с длинным периодом обращения слишком далеки от нас, чтобы эхолоты разведки их уловили вовремя. Но, с другой стороны, у этой аномалии по сравнению с кометами совсем другие параметры, и поэтому разведчики ею заинтересовались.
Белла видела карту Чистильщика, похожую на звездную проекцию планетария, в собственной резиденции, которая размещалась в старом управлении НАСА в Вашингтоне. Огромное динамическое трехмерное изображение всей Солнечной системы — то, что она собой представляла в самый канун солнечной бури, когда в глубоком космосе произошел взрыв старого ядерного корабля, называвшегося «Чистильщиком Космоса», и вспышка этого взрыва донесла до отдаленных звезд печальное сообщение о человеческой культуре, получившее ироническое название «посылки с Земли». В эту «посылку» были встроены копии величайших планетарных искусственных интеллектов, прозванных Аристотелем, Фалесом и Афиной. Через несколько часов после взрыва радиотелескопы на Земле зарегистрировали его эхо, которое вернулось к нам, отраженное от всех объектов диаметром больше метра, находившихся внутри орбиты Сатурна.
Через двадцать семь лет после солнечной бури все населенные людьми миры и космическое пространство были напичканы электронными глазами, которые отслеживали все, что там движется. А все, что не было отмечено на карте Чистильщика, по всей видимости, представляло собой нового пришельца. А все эти пришельцы, будь они искусственные или естественные, подлежали сперва немедленной идентификации, а затем уничтожению. А если этого не происходило… что ж, тогда (и Белла это прекрасно знала) плохие новости тут же просочатся в иерархию Космического Совета и достигнут ее ушей другим путем.
В герметично закупоренном теплом салоне самолета Белла внезапно почувствовала озноб. Как и многим представителям ее поколения, ей также были знакомы ночные кошмары, связанные с солнечной бурей. Но теперь настал ее черед вслушиваться в плохие новости из космоса и принимать по этому поводу решения.
Лицо Эдны на мягком экране, вмонтированном в спинку стоящего впереди кресла, предстало перед Беллой безупречно трехмерным. Ее дочери было всего двадцать три года — она принадлежала к первому поколению так называемых «космиков» (так, по крайней мере, слышала про них Белла), то есть Эдна родилась в космосе, во время реабилитации Беллы после солнечной бури, которая проходила на Луне. Но, несмотря на свой возраст, Эдна была уже капитаном. В космической авиации повышения по службе происходили быстро, что воспринималось вполне естественно, потому что космические корабли были очень сложными системами, и на каждом из них работала немногочисленная команда. Эдна говорила, что даже палубу на их корабле драют роботы. Белла вглядывалась в лицо дочери: темно-рыжие волосы зачесаны строго назад, космическая униформа застегнута до подбородка, лицо напряжено, под глазами темные круги.