"Угу, -- говорю я, -- пробовал. Но я много пью -- профессиональная болезнь литераторов, и постоянно спьяну теряю линзы. Дорогое удовольствие".
"И я пробовал, -- сообщает он. -- Но лицо без очков становится отвратительно плоским". Лицо. Наше лицо.
Мы пьем свой Гиннесс. Уже два часа ночи, и кафе на открытом воздухе пустеет. Официанты начинают переворачивать стулья и водружать их на столы. Отец Джон расплачивается.
"Хотите пойти со мной?" -- вдруг спрашивает он. Святой отец уже немного подвыпил, но это не неприятно, с него только слетели остатки некоей пастырской сдержанности или, может быть, робости. "Хотите пойти со мной в "Сеннику? -продолжает он. И поясняет: -- Это бар на Восьмой авеню, то место, где я нахожу своих мальчиков. Я щедр, они меня там все помнят и знают, идут со мною охотно... Позже мы могли бы пойти ко мне в отель..."
В голосе его прозвучала неуверенная интимность. "Пойти в мой отель" могло означать что угодно. Точнее -- два варианта. Взять мальчика или двух мальчиков и пойти в его отель, сделать с ними любовь... Это один вариант. И второй вариант: я и он идем в его отель и там занимаемся любовью... Но второй вариант маловероятен. Он -- педофил, я -- взрослый мужчина с полуседыми волосами, не могу быть ему интересен. Разве что из хулиганства? Глядя в его лицо, как в зеркало... Сделать любовь с человеком с моим же лицом?
Я не пошел. Мы пожали друг другу руки и разошлись. Ночью мне приснился красивый Виктор, который бил отца Джона по голове бейсбольной палкой. Отец Джон был голый, и член у него был мой.