– Виноват. Поручик Гурский Николай Павлович, третья рота 2-го офицерского стрелкового генерала Дроздовского полка. К вашим услугам.
– Вот даже как? – собрался добавить еще что-то, однако не успел. Поручик покачнулся, опершись рукой о стену и оставив на обоях грязный след. С трудом выпрямился.
– Простите великодушно. Очень устал. Просто катастрофически устал. Трое суток без сна.
Все еще не зная, как себя вести, я несколько растерянно представился в ответ:
– Махрушев Виталий Анатольевич, фельдшер. Послушайте, поручик, вы сегодня хоть что-то ели?
– Никак нет. Как, впрочем, и три последних дня. Выходили из окружения, обозы отстали, сел поблизости не было, да если б и имелись, вряд ли это нам чем-то помогло. Все давно разграблено.
– Ясно.
Тут я внезапно понял, что смущало меня с первой минуты нашего общения. Запах. Тяжелый запах давно не мытого тела, пота, нестираной одежды, еще чего-то смутно знакомого по горячей точке, где мне, к величайшему сожалению, довелось побывать лет эдак с пятнадцать назад. Если это чей-то идиотский розыгрыш, то к чему воспроизводить его в такихподробностях? Так, значит, этоправда?! Ну, хотя бы отчасти? Впрочем, от какой именно части-то?
– Ясно, – повторил я, обращаясь, скорее, к самому себе. – Поручик… гм… Николай Павлович, давайте я приготовлю вам ванну, затем вы перекусите, а вот потом поговорим?
– Буду премного благодарен.
– К слову, разве дроздовцы не в черной форме ходили? – припомнил я читаные книги о Гражданской войне. Нет, вы не подумайте: это, как говорится, не я такой умный, это просто память у меня хорошая. Местами.
– Да, вы абсолютно правы. Но я попал сюда, – он взглянул на меня неожиданно ясным взглядом, – из двадцатого года. Тогда уже были сводные полки, а формы не хватало. Вот и вышло, что на мне обычное полевое обмундирование. А воюю я с перерывами, разумеется, с пятнадцатого, еще с Империалистической…
– Понятно, – невежливо перебил я. – Раздевайтесь вот здесь, в прихожей, а я займусь ванной. После поговорим.
– Благодарю. – Поручик тяжело опустился на стул и стал с натугой стаскивать пыльные разбитые сапоги со стоптанными каблуками, а я отправился в ванную. Когда вернулся, он вполне ожидаемо уже спал, привалившись к стене. Френч оказался расстегнут, портупея с кобурой валялась на полу, но на большее сил уже не хватило. Постояв над ним несколько секунд, я пожал плечами. Пехотный поручик Николай Гурский, второй офицерский полк генерала Дроздовского, видите ли! Ну и как это понимать? Нет, историю я, с грехом пополам, знал и, что произошло в Крыму в одна тысяча девятьсот двадцатом году, помнил. Как и агонию белого движения в Галлиполи, кстати. Того самого Галлиполи, которое «Гуляй поле». И все же … неужели это правда ?!
Наклонившись, я расстегнул потертую пыльную кобуру и вытащил офицерский «наган» с вытертым до белизны воронением. Настоящий, не массогабаритный макет, не пневматика и не стартовый «Блеф». Откинув флажок, прокрутил барабан, выкидывая на ладонь патроны. Три целые, остальные – стреляные гильзы. То, что все это не розыгрыш, пожалуй, уже ясно: «наган» явно боевой, патроны тоже, уж чего-чего, а оружия я повидал, было дело. Да и из ствола пороховой гарью несет будь здоров, значит, недавно стреляли.
Растормошить незваного ночного гостя оказалось куда сложнее, нежели я думал. Наконец он… нет, не проснулся даже, скорее, очнулся. Осоловело взглянув на меня мутными от короткого сна глазами, поручик дернулся, пытаясь вскочить. В следующее мгновение он что-то вспомнил и разом обмяк, позволив опустить его обратно на стул. Вот и хорошо.
– Николай Павлович, успокойтесь. – Я ободряюще улыбнулся. – Ванна наполнилась, можно мыться. Мундир и белье оставьте на полу, я вам сейчас что-нибудь другое подберу, чистое. Ну что, пошли?
– Значит, вы мне верите? – Взгляд поручика наконец принял более-менее осмысленное выражение.
– В чем именно я должен вам верить? – вполне искренне пожал я плечами. – В том, что вы белогвардейский офицер? Скорее да, чем нет. Впрочем, давайте после об этом поговорим. Пойдемте.
– Простите. – Он провел ладонью по лбу, сметая несуществующий пот. – Как все это глупо… Но я вынужден спросить… право, не сочтите умалишенным, но какой сейчас год?
– Две тысячи пятнадцатый, – спокойно ответил я, глядя ему в глаза. – Разве вы не знали?
– Господи Всевышний… – прошептал он. – Нет, я, вне всякого сомнения, понял, что попал в будущее, но чтобы столь далеко?! Девяносто с лишним лет… Трудно представить, право же, трудно даже просто представить! Почти столетие, как я начал воевать!..
– Мойтесь, прошу вас. Уже полночь, а у нас еще столько дел, – слегка схитрил я, прикрывая за собой дверь. – Сменная одежда будет лежать на полу за дверью.
Зайдя на кухню, я приготовил бульон (хвала столь нелюбимым женой концентратам и полуфабрикатам быстрого приготовления!), подсушил несколько сухарей. Заварил крепкий и очень сладкий чай: глюкоза тоже лишней не будет.
Положив сменную одежду на пол возле ведущей в ванную двери – надеюсь, от ее вида с ним никакого футурошока не случится? – я вернулся на кухню.
Плеск в ванной прекратился, тихонько скрипнула дверь, и минут через пять поручик появился на пороге кухни. Нужно признать, выглядел он в одежде двадцать первого века вполне обыкновенно, разве что, ну, жался как-то, что ли? И внутренне, что само собой разумеется, и внешне. Зато размер у нас оказался практически один в один. Мокрые волосы аккуратно расчесаны, хотя постричься-побриться не мешает. Не сегодня, разумеется.