После обмена соответствующими приветствиями, достаточно ухищренными, чтобы продемонстрировать, какие между ними существуют взаимоотношения, Гуаш перешел к делу, сообщив Хобу, что собирался вот-вот отправить за ним посыльного. И новости не сулят Хобу ничего хорошего.
– Выкладывайте, – сказал Хоб. – Это ведь насчет дома, не так ли?
– Боюсь, что так. – Гуаш с сожалением поведал американскому частному детективу средних лет, что тот задолжал миллион песет по закладной на К'ан Поэта, каковые обязан выплатить к 15 июля. Семейство дона Эстебана уведомляет его об этом, как того требует контракт, дабы он получил заблаговременное предупреждение, что в случае его неспособности внести означенную сумму упомянутый участок, сиречь К'ан Поэта, расположенный в округе Сан-Карлос на северном побережье острова, вернется к первоначальным владельцам, а именно к дону Эстебану и людям, выступающим от его имени.
Это никоим образом не соответствовало представлениям Хоба об уговоре, так что он поехал прямиком на ферму дона Эстебана в Сан-Лоренцо, чтобы расставить точки над «и». Ампаро – недружелюбная жена дона Эстебана – снова не пустила Хоба на порог, уклончиво сказав:
– Старику нонче нехорошо. Сидит в своей комнате. Не хотит никого видеть. Ежели хотите оставить записку, уж я позабочусь, чтоб он ее получил.
Заглянув в дверной проем, Хоб узрел обоих сыновей – Хуанито и Ксавьера, развалившихся в мягких креслах и ухмыляющихся ему.
Двинувшись прямиком в город Ибица, Хоб отыскал своего адвоката дона Энрике, по-прежнему сидевшего в отдельном кабинете бара «Балеар» и игравшего в домино со старым приятелем. Дон Энрике позволил Хобу вытащить себя на противоположную сторону проспекта, в «Келлар Каталан», ради второго ленча и частной консультации.
Примерно полтора часа спустя Хоб вернулся на свою фазенду куда более печальным и мудрым человеком. Эстебаны застали его врасплох. Надо где-то добыть денег. К счастью, миллион песет по текущему курсу – около десяти тысяч долларов, а десять тысяч долларов, хоть сумма и довольно кругленькая, но все-таки еще не конец света.
К несчастью, Хоб не располагал и этой относительно ничтожной суммой. А располагал практически пшиком. Да еще оставалось дополнительное осложнение: Милар.
Милар была женой Хоба в то время, когда он подписывал traspaso. Хоб вписал Милар в порыве благорасположения. Они с Милар пошли к адвокату Хоба – Энрике Гуашу, в порт Ибицы. Кажется, что-то было не в порядке с формальностями, и traspaso пришлось составлять заново. На самом деле надо было лишь уточнить кое-какие даты. Гуаш показал, где надо подписать.
– Вот тут. Propietario. И propietaria, если желаете.
Хоб заколебался. До сей минуты он и не предполагал, что впишет имя Милар в документ. К фазенде, приобретенной задолго до встречи с ней, Милар не имела ни малейшего отношения. Но она выглядела весьма привлекательной в то утро – великолепное, искрящееся утро Ибицы, когда довольно лишь вздохнуть полной грудью, чтобы ощутить себя бессмертным. К тому же они вдвоем очень славно ладили в последние дни. В тот день Хоб был влюблен, как уже несколько недель. Для него это рекорд.
А после, естественно, иллюзии развеялись. У Милар есть странная черта – она очаровательна, даже загадочна, пока не узнаешь ее поближе. А после – раздражает до невозможности. Их лучшим периодом было бессезонье, пока летнее солнце и карнавальная атмосфера острова не довели Милар (тогда еще звавшуюся Джени) до легкого помешательства – вернее, до более крутого, чем обычно. Это случилось еще до ее интрижки с Ребеккой, эрзац-баронессой из Голландии, когда Милар только-только начала открывать в себе лесбийскую сущность и разочарование тяжким грузом обрушилось на Хоба, отнюдь не поддерживавшего подобные вольности и все еще цеплявшегося за устаревший комплект: один мужчина и одна женщина.
Но все это пришло позже. А в тот момент, в кабинете адвоката Гуаша, были лишь остров Ибица и вечная юность, в целом мире лишь ты да я, деточка, и лети оно все к чертям, да, дорогая, поставь свою подпись вот тут, мы будем вместе владеть райским уголочком.
Теперь же прошли годы, и все это излагал Хобу за вторым ленчем в «Келлар Каталан» Гуаш – толстый, круглый, веселый, умудренный, женатый на хворой женщине и состоящий в связи со шведкой-алкоголичкой, владеющей лавкой сувениров в порту. Он подтвердил подозрения Хоба:
– Нет, дон Эстебан не мудрил с traspaso. Сомневаюсь даже, что он заглянул в документ, когда подписывал. Подобные раздутые в финале платежи уходят корнями еще в Древний Рим. Я бы не сказал, что это противозаконно, но ставит тебя в неловкое положение. Надо было тебе настоять, чтобы я вычеркнул пункт насчет раздутого платежа, а уж после подписывать. Конечно, тогда ты меня толком не знал, зато знал дона Эстебана. Вернее, считал, что знаешь. Видишь ли, они требуют уплаты миллиона песет точно в срок, пятнадцатого июля сего года. Или ты лишаешься земли.
– Я прожил там пять лет, – заметил Хоб. – Сделал массу усовершенствований. Неужто они и правда на такое пойдут?
– Весьма опасаюсь, что да. Это их право. У тебя в запасе месяц без пары дней. Но что такое миллион песет для американца, а? Извини, я неудачно пошутил. Я же знаю твои обстоятельства. У тебя ровно двадцать семь дней, чтобы собрать деньги, заплатить и перевести все на свое имя. Все сводится к десяти тысячам долларов без малого. Есть они у тебя?
Хоб покачал головой.
– А одолжить можешь?
– Сомневаюсь. Вот разве что…
– Весьма сожалею, – жизнерадостно сообщил Гуаш. – А как думаешь, раздобыть сумеешь?
– Непременно раздобуду, – заявил Хоб куда более уверенно, чем чувствовал себя на самом деле.
– Постарайся раздобыть их до очередного витка девальвации, неважно, выиграешь ты от нее или проиграешь. Должен с прискорбием сообщить, что оттянуть платеж не удастся. Оттянуть, я правильно выразился? Разве что сумеешь убедить дона Эстебана передумать. Но я сомневаюсь, что это тебе удастся. Со времени удара он стал совсем слабоумным, попал под каблук к жене, жуткой Ампаро, ты еще не знаешь ее мамашу, этого костлявого священника из Сан-Хуана и двух сынишек. Знаешь, что они хотят продать землю «Спортклубу»? Тот предлагает им чертовски много денег. Тебе просто не повезло, что ты выбрал фазенду с лучшим видом на всем острове. Ужасно жаль, что ты не можешь продать вид и оставить себе все остальное. Добудь деньги, Хоб, и позаботься, чтобы Милар подписала отступную, это тоже крайне необходимо.
Хоб вернулся на фазенду. Не стал разговаривать ни с кем – даже с близнецами Рафферти из Лос-Анджелеса, друзьями его сестры, подстригавшими виноградную лозу, даже с Амандой, подружкой Моти, манекенщицей из Парижа, занимавшейся на кухне приготовлением карри. А направился прямиком к себе в комнату. В свою собственную, личную комнату, стоящую особняком от остальных комнат виллы, где время от времени останавливалось до дюжины его друзей и подруг. Его комната представляла собой голый куб с чисто выбеленными стенами и небольшим балкончиком. Вид оттуда был замечательный. Открыв французские окна, через седловину между дальними горами можно было вглядеться и различить узкий синий проблеск моря, обрамленный цветами миндаля, благодаря деревьям, растущим под самым окном. Хоб критически оглядел этот вид и попытался убедить себя, что вид уж чересчур, ненатурально красивый, но не преуспел в этом. Пейзаж нравился ему как есть. Взор Хоба изучил каждую складку местности, каждое дерево и пригорок собственной земли, каждый algorobo в полях, каждое миндальное дерево в саду. Что ж, придется раздобыть десять тысяч и получить отступную.
К сожалению, в это самое время его финансы пели романсы. Вообще-то он никогда не греб деньги лопатой, но в это время с ними было особенно туго. Детективное агентство «Альтернатива» зарабатывало не слишком много. Правду говоря, оно работало в убыток. Хоб едва-едва сводил концы с концами, наскребая деньги на уплату налогов, взятки, канцпринадлежности и наличные для оперативников. В конце этого года все сложилось в чистый убыток, да и предыдущий был немногим лучше.