Он подумал, что надо бы вернуть жену. Но сначала позавтракать. Остыть. И ей тоже. Кофе...
Надо его выпить, хотя кофе ему тоже, кажется, нельзя. Машинально он подошел к раковине, открыл дверцу, за которой стояло мусорное ведро. Посмотрел, нет ли там рисунка. Его не было. Исчез. За завтраком думал только об этом. Надо бы найти жену, помириться с ней и спросить про рисунок.
Еще часа три он провел дома, сидя как на иголках. Решил что, бросившись за женой, потеряет лицо, и заставил себя сдержать порыв. Мужчина не должен так себя вести. Особенно если он ни в чем не виноват.
Потом он шел к теще, ежась от холода и прикрываясь от дождя и ветра черным зонтом. Теща жила на другом конце Фабрики. Перед тем, как пересечь центральную улицу, неизбежно очутишься возле того самого магазина. Уже издали завидев семиэтажный дом, Александр замедлил шаги, а выйдя из-за угла, остановился. У разбитой витрины толпился народ.
- Что случилось? - спросил он, заметив в тол-. пе бывшего сослуживца.
- Да вот, говорят, костюм с витрины украли. Ночью сигнализация сработала. Хорошо, что не в мое дежурство.
—Ночью? - вздрогнул он.
- Ну да. Не рассвело еще.
Во сколько же Маша пришла из больницы? И куда делся рисунок? А может, кто-то тайно проник в квартиру, и пока он спал... Нет! Жена взяла, не иначе. Но как тогда он узнал, что изображено на рисунке? Как смог осуществить задуманное?
Глядя на разбитую витрину и поломанный манекен, знал только одно: в городе есть человек, который так же сильно ненавидит Германа. И человек этот не в себе. Ибо подумать, что совершить подобное мог сам Горанин...
- Горанин... — уловил вдруг он. Поистине, о чем бы ни заходила речь, друг
Герман тут как тут! -... видели здесь.
- Кого? Германа? - хрипло спросил он, уставившись на бывшего сослуживца.
- Ну да. Сигнализация сработала, когда витрину разбили. Но пока сообразили, что к чему, пока доехали, преступник уже убежал. У разбитой витрины стоял только.следователь Горанин.
- И как он это объяснил?
- Шел мимо, — пожал плечами приятель.
- Ночью?
- А что, у нас в городе запрещено ночью по улицам ходить? Вестимо, шел от бабы. От какой именно, ни за что не скажет.
- А преступника он видел?
- Говорит, что не видел. Но последнее время странные события у нас на Фабрике происходят. Машину на днях разбили. Иномарку. Не угнали, не на колеса позарились, не на магнитолу. Разбили. Теперь вот витрину. И исчез один-единственный костюм! Как будто брать больше нечего! В магазине товара - полно!
- Может быть, просто не успели? - В Завьялове вдруг заговорил оперативник: эх, расследовать бы это дело!
- Может, и не успели... Не пойму, топором он это манекен, что ли?
«А может, ломиком? - мелькнула вдруг мысль. На сей раз, орудия разрушения на месте преступления нет. Мог и топором».
- Как себя чувствуешь, Саша? - спохватился вдруг приятель.
- Более или менее, - кисло сказал Завьялов.
- Не хватает нам тебя. Разве что как частное лицо привлечь.
- Привлекайте. Только я этой ночью спал. Крепко.
О рисунке он, разумеется, умолчал. Нелепая история. Сказать, что в городе появился фанатик, которому здорово насолил Герман Горанин? Хотя при чем здесь Герман? Почему все опять сводится к его персоне? Сначала разбили похожую машину, теперь исчез похожий костюм. Сняли с манекена. Сам манекен изломан. Оба раза Горанин оказывался рядом. Первый раз пришел искать ломик на место преступления, сегодня просто проходил мимо. Совпадение?
Дождь, утихший было, вновь усилился. Поднялся ветер. Стоящие у разбитой витрины люди стали расходиться. Он тоже пошел своей дорогой.
Теща с тестем жили в длиннющей девятиэтажке, одном из последних домов, построенных Фабрикой. Оба проработали там всю жизнь и после двадцатилетнего ожидания получили хорошую трехкомнатную квартиру. Через несколько лет умерла старенькая бабушка, сын переехал к жене, потом и дочь перебралась к новому мужу. Квартира, о которой столько мечталось, оказалась для двоих слишком просторной. Все хорошо в свое время. А прошло оно - и вместо радости новые проблемы. Теща не раз предлагала произвести обмен: свою трехкомнатную и однокомнатную Завьяловых - на две двухкомнатные, но он был упрям. Благодеяний ни от кого принимать не хотел, ибо никому не хотел быть обязанным. Что есть, то есть.
А вдруг Маша задумает уйти? Ее комнатка, изолированная, светлая, поддерживается в идеальном порядке. Он испугался. А если уже случилось? Три часа промедления могут дорого ему обойтись! Терять Машу не хотелось. Ведь останется совсем один! Общение с отцом сводится к редким телефонным звонкам, когда тот просит денег. Получается, нет у него никого, кроме Маши.