Изба была в прекрасном состоянии. Хоть сейчас заселяйся, но... пауки, тараканы и мыши давно и плотно облюбовали сие обиталище и на меня смотрели как на незваную гостью. Пришлось развязать войну.
Первым делом я пауков выселила. Веник против них лучшее оружие. Дом кругом обмела, травку от пауков и моли по углам разрешала. Отныне только крестоносцев в своем пороге привечала, ибо вестники эти были от Лешика.
Далее сварила зелье от тараканов. Ох и вонючее! Половина Спотыкайки ко мне сбежалось узнать в связи с чем я их потравить решила. Нет, я конечно не их, но объяснять это пришлось долго. И неудобно. Дерево высокое, толпа снизу гомонит... и пока до них докричишься! А ведь еще и переживать приходиться, как бы не спалили дерево вместе со мной, ибо особо надышавшиеся предлагали костерок разжечь...
Как ни странно, но тараканы оказались живучие. Они еще и забалдели, как я дом опрыскала! Захожу, а в избе пол густо усеян тараканьими тушками ножками в припадке удовольствия дрыгающими! Будто пляшут, а не мрут кабаны усатые! Ну, я их веником и вымела. В кучку сгребла во дворе и сожгла.
А потом...
Три дня то вверх попой, то вверх головой. Все отдраила, начистила и блеск навела. Попутно периной обзавелась, подушками и занавесочками плетеными. В деревне ведь постоянно что-то случается, вот и потянулись ко мне люди.
Хозяин меня приютивший, Вадимир заходил, подивился дому своему, в бороду хмыкнул и ушел. А я что? Я ничего. Я жить начала, да кольцо прятать.
В Спотыкайке оборотней раз, два и обчелся живет, но за невестами из соседних сел и деревень бегают и углядеть могут побрякушку на пальце, А мне шепотки за спиной совсем ни к чему. Итак говорить много и не по делу будут: кто такая, откуда взялась.
Жара...
Я прошла через некошеный луг по узкой тропинке, спустилась по крутобокой деревянной лестнице к мосткам и добралась до озера. Его круглое темное от торфа тело плыло обманчивым маревом. Так и тянет нырнуть, но я знала, что под парным верхним слоем зимняя мерзлота скрывается. Я холод терпеть не могу, деревенские же дети плескались, не замечая своих синих губ, кожи в пупырышках.
Я ушла на дальний мост, где бабы обычно постирушки затеивали. Он пустовал. Красота! В такую жару неохота локтями с кем-то еще толкаться. Я белье разложила, сарафан сняла, нижнюю рубаху подоткнула, косу в пучок собрала и к делу приступила. Не успела и половины сделать...
- Янэ... - раздался за спиной нерешительный девичий голосок.
- Здорова будь, Ольюшка, - я обернулась, оттерла пот с лба тыльной стороной ладони. - Утоп кто или замерз?
- Не, - она мотнула головой, - я по делу к тебе...
Ну да, разве ж ко мне кто просто так зайдет отварчику хлебнуть?
- Так приходи вечером, я занята, - показала на разложенное белье.
- Не могу, - все также нерешительно отказалась девушка. Казалось, гложет ее что-то, но вот что?
- Тааак, - протянула я. - Выкладывай!
- К тебе Смирн ходил...
- Ходил?! Носили его, ходить это горе не могло, усмехнулась я. - А тебе что до Смирна? - Прищурилась.
- Мне не до Смирна, - тихо отозвалась девушка. - Брат его младший по тебе сохнет... - сказала и голову опустила. Стоит, косу теребит и более слова молвить не решается.
- Ага, поди высох весь! - Брякнула я зло. Правильно я лису эту в рыжий перекрасила! Пусть не к лицу, зато по сердцу краска пришлась.
- Может и высохнет. Он же окромя тебя более никого не видит, - совсем стушевалась девка.
- Да плевать я на него хотела! - Я в грохнула простыней о мост. - Не нужен он мне. Пусть катится синим вечерочком по болотцам зыбким! Тьфу! - Плюнула и растерла. Как мне эта скотина рыжая надоела!
- Если не нужен, так отпусти, найдутся желающие, - прошептала Ольюшка.
- Я его не держу и не держала!
Слова повисли над водной гладью озера. Девушка вскинула голову, сжала кулачки и так зло глазами на меня зыркнула, что мороз по коже прошел. Никак крупица ведьмовского дара в ней есть!
- А тебе и держать не надо! Мужики вон, только взгляд кинут, так у них язык, будто у собаки свешивается! Глаза шальные, а в штанах пожар! Ты половину мужиков деревни вот где держишь! - Она сунула мне крепкий кулачок под нос. - Они ж по первому зову мчатся крылечко подновить, али дров наколоть, баньку растопить или еще чего наша травница возжелает, а ты ото всех нос воротишь! Уж выбери себе кого-нибудь тогда и все остальные успокоятся! - Рявкнула девушка.
- Брешешь! - Только и смогла выдохнуть я.
А она вперед шагнула и толкнула меня. Я вверх тормашками в озеро и сверзилась.
Вода сперва обожгла, затем охолонула. В голове сразу ясно сделалось. В один миг все перед глазами пронеслось. И улыбки заискивающие, и разговоры душевные, и подношения скромные.
Вынырнув, я отплевалась, на мост вылезла и села, обняв озябшими руками колени. Ветерок мгновенно пробрался под мокрую рубаху и давай орудовать ловкими пальчиками.
Половина деревни?
Я всмотрелась в успокоившееся озеро. Ну и что они такого во мне увидали? Всмотрелась и удивилась. Я ведь себя другой помнила, а теперь... Губы алые, дугой изогнутые. Брови черные вразлет. Нос прямой с веснушкой махонькой на конце. Глаза большие. Коса ниже плеч отросла, да густая какая! Вот так курица... Только фигура по-прежнему тощая, разве что ребра не торчат. Неужто и впрямь есть от чего языки свешивать? Хотя кто этих мужиков разберет! Князь тот вообще...
Князь...
Ох-хо-хонюшки... ведь в это лето возвращаться надо, разводиться. А не хочется. Нет, не разводится, а опять с ним видеться. Четыре лета не беспокоил меня Вацлав, даже во сне не снился, а теперь вот сердце сжалось, будто тронула его когтистая волчья лапа.
Я тронула скрытое под обрезанной перчаткой кольцо. Оно зажгло палец, потянуло. Поумнела я? А то ж! Оттого и ехать не хочется, ибо понимаю, что ничего хорошего не будет...
Но... лето началось только. Время есть, авось сладится что-то.
Достирав, я сложила белье в корзину, надела сарафан поверх почти сухой рубашки, закинула постирушки за спину и в обратный путь двинулась. В голове все мысли воротом колодезным крутились. И про мужиков Спотыкачки, и про Вацлава разлюбезного да понимающего, и про Ольюшку... Как бы не сглазила она меня. Агнешка меня в амулеты обрядила перед дорогой, только давно она над ними заговоры не читала. Может и стерлись все слова колдовские за давностью.
А в избе у меня хозяйничали. Такое себе только Вадимир позволить мог. По первой, я злилась, что он заходит порой без спросу, да в котелки лезет и посуду грязную оставляет, но после сжалилась. Охотник ведь мужик, одиночка. Кто ему готовить станет, а ежели он по лесу седьмицу шлялся, то поневоле к щам и борщу сердце с руками потянется! И ведь платы он с меня не берет, потому ворчать - ворчала, но рот попусту не открывала и человека зазря не хаяла.
- О, вернулась! - Пробухтел хозяин, нарезая большими ломтями хлеб. - А я думал куда запропастилась!
Пахло от Валимира плохо. В волосах листья запутались. В бороде сучья. Видать сам вернулся только. И сразу к столу! Вот жеж... Мужик одним нехорошим словом!
- А ты, я смотрю, время не теряешь! Мне хоть ложку оставил? - Я сгрузила корзину с бельем в сенях. Молчание... - Ясно... - прошипела я змеей.
- Янэ, ты себе еще сготовишь, хочешь мясца принесу? - Отозвался Вадимир.
- Мясца? Мясца ты мне и так принесешь, - вздохнула. Бросила косой взгляд. Интересно, а он тоже? Ну, из той половины, что языки свешивает?
- Принесу, конечно, принесу, - согласился охотник. - Может чего другого надо?
- Надо, Вадь, надо. На вопрос ответить, да не простой, а заковыристый, - решилась я спросить. У кого как у него? Мы с ним давно дружим, а дружба, как известно, лучшая защита от мыслей навязчивых и желаний шальных.
- Так спрашивай! - Огладил охотник бороду. - Чего вокруг да около ходить.
- Вадь, вот скажи как духу, я красивая? - И смотрю на него в ожидании то ли похвалы, то ли приговора.