В дверь постучали. Причем не так, как нищие соседи с просьбой «занять до получки» или отсыпать соли в пустую солонку, а уверенно и судя по звуку ногами.
– Открывайте! – раздался голос откуда-то из коридора. Рыжий и жердь переглянулись. Я увидела, как кадык у жердя ходил туда-сюда, а фарфоровая кружка чуть не расплескала все содержимое на старый, утоптанный ковер. В итоге стук раздался снова, что еще сильней встревожило рыжего. Он пошел открывать, обливаясь потом и почему-то икая.
Через секунду в комнате стояли крепкие ребята в черных мундирах со странными нашивками, в черных плащах с капюшонами. Лица у всех были закрыты черными масками, напоминающими оскаленный череп. Надо будет потом зарисовать это и отправить одному известному модельеру, чтобы он не парился над тем, какую форму придумать железнодорожникам, работникам почты и прочим «форменным сотрудникам». Я прямо представляю, как мирно трясусь в плацкарте на боковушке. Свет уже выключили. И тут ко мне склоняется проводница в черном, с маской смерти на лице и интересуется, не я ли спрашивала, когда будет станция Большие Рогалики? А потом не удивляйтесь, почему белье влажное! Санитарная зона? Поздно! Будут и рогалики, кренделечки, и даже козинаки. Нет, лучше всего предложить эту форму сотрудникам почты. Захожу я такая с конвертиком на почту, а тут из окошечка «Выдача пенсий, корреспонденции и оплата за коммунальные услуги» на меня смотрит ЭТО. С бейджиком на лацкане: «Мария Иванова». «Заказным с уведомлением?» – интересуется смерть. – «Опись делать?». Да! Именно последние два слова лучше всего охарактеризуют мое состояние в данный момент! Пенсионерам все равно, они – народ бывалый. Зато очередей будет меньше. Слабонервные сразу сольют и сольются.
– Инквизиция, – представился один из вошедших. – Соседи жаловались на крики. Мы осмотрим дом и побеседуем с вами. Всем оставаться на месте и предъявить документы.
Глава вторая… если везет, значит, скоро придется платить за проезд
Лучше горькая правда, чем сладкая ложь!
Редактор газеты «Горькая Правда»
Я с явным интересом наблюдала, как инквизиция перерывает бумаги, лежащие на столе, подозрительно вглядываясь в какие-то рисунки и откладывая их в сторону. Почему–то мне казалось, что нас втроем сразу потащат в сторону костра, пробубнят что-то ради приличия и очистки совести, а потом «Абдулла! Поджигай!». Где-то в памяти на кострище жарилась великая героиня Столетней войны. Запахло походной романтикой. Барды-битарды в шапочках-петушках и вязаных свитерах поют вокруг костра свои «трехаккордные» песенки на один мотив, едят тушенку и любуются звездами. Лепота…
– Разрешение от инквизиции? – протянул руку один из инквизиторов, глядя на какой-то листочек с рисунком и пояснениями.
– Так мы … это… это пока что теория… Мы даже не практиковались… – заблеял рыжий, с ужасом глядя на маску и на глаза, которые смотря сквозь прорези. – Мы пока что … эм… это гипотеза… Ну мы, конечно, будем добиваться разрешения! Если захотим ее …эм… доказать…
Инквизиция шуршала по всем углам, а мне это напомнило тот день, когда мой супруг собирал вещи. Где-то на том конце города моя свекровь и моя мама без устали набирали мой номер и твердили мне одно и то же. «Да, изменил! Мне муж всю жизнь изменял! И что? И что с того? Я с ним поговорю!», «Я говорила вам завести ребенка! Дети – укрепляют брак! Чем больше детей, тем лучше!», «Просто у сыночки возвышенная душа поэта! С кем не бывает! Со временем у него это пройдет. Я уверена!», «Нагуляется – вернется! Мой же Витенька возвращался?», « И что теперь о вас подумают! Чуть что – сразу разводится! И года вместе не прожили! Позор!».
Ждать, когда седина посеребрит виски неблаговерного и неблагонадежного, я не собиралась. Терпеть это безобразие до того момента, когда спешные шаги в уборную будут сопровождаться постукиванием палочки, мне тоже как-то не хотелось. Мысль о том, чтобы рожать наперегонки с соседской кошкой, дабы соседи рассказывали друг другу анекдоты о том, что однажды видели меня не беременной, меня угнетала.
Пока мальчик с «возвышенной душой поэта», но загребущими руками, прикидывал, во сколько ходок ему удастся вынести все более-менее ценное из квартиры, я молча сидела на диване и играла в «три в ряд». «За холодильником я еще вернусь, за стиралкой – тоже!» – бубнел он под нос «поэт», сваливая «добычу» в прихожей. С ноутбуком и сумкой, он спустился вниз, чтобы сгрузить все в такси. А когда поднялся, то увидел, что дверь закрыта на засов.
– Как там у нас? Один заход и «баиньки». Так что «и баиньки» отсюда! – ответила я и отключила звонок. Все, что не вынесла «душа поэта», я поставила на место. Правильно, надо было ходить в спортзал, а не отдавать подаренный мною абонемент своему младшему брату.
Инквизиция подошла к делу очень серьезно и обстоятельно. Они тщательно осматривали все стеллажи с книгами, перерывали небрежные стопки записей, нюхали содержимое каждого найденного пузырька и вели протокол.
И тут раздался крик, мол, все сюда! Я вздрогнула. С каждой секундой я понимала, что настолько реалистичным сон быть не может. Но оставалась у меня слабая надежда на то, что сейчас я проснусь в своей кровати от звонка редактора и криков: «Где две статьи? Мне номер в печать отправлять!». Это был бы самый приятный нагоняй в моей жизни!
– Что это за круг? Где разрешение на эксперимент? – спросил один из незваных гостей, показывая пальцем в перчатке на полустертые очертания. Тощий, сглотнул, теребя пуговицу на жилетке. Рыжий тут же начал оправдываться, мол, ничего особенного, это просто – часть научной работы. Он постоянно поправлял ворот рубашки, словно тот его душит, и обливался потом.
– Два мага и один немаг, – произнес кто-то из инквизиции, разглядывая наши документы. –Я хочу побеседовать с немагом. Я так понимаю, что вы – журналист?
– Да! – смело ответила я, ничуть не соврамши. Я, как журналист, больше привыкла брать интервью, чем давать его. Не настолько я знаменитость, чтобы щедро делиться с прессой пикантными фактами своей биографии. И не настолько скандальная, чтобы потом с пеной у рта опровергать их.
– И что вы здесь делаете? – спросил вышедший вперед инквизитор, глядя сначала в документы, а потом на меня.
– Пишу статью, – гордо ответила я, чувствуя, что если это – не сон, то тогда что это? Материалист во мне пожал плечами. – Про… эм… научное открытие…Мне как раз рассказывали о том, что это значит, и какую пользу принесет это открытие… всему человечеству…
– Всему оставшемуся человечеству, – с легкой усмешкой поправил меня инквизитор, пока другие шуршали книгами и проводили тщательный обыск. Он пристально посмотрел на круг. – И почему же соседи пожаловались на женский крик?
Отличный вопрос! Отчего может кричать женщина? Я посмотрела на рыжего, а потом на долговязого. Нет, они явно не те, от которых хочется кричать. Не настолько страшные, чтобы орать от ужаса, но и не настолько привлекательные, чтобы соседи сразу поняли, насколько я познала всю глубину научных открытий.
– От восторга! Это будет такой репортаж! Настоящая сенсация! – задорно ответила я, стараясь не смотреть на собеседника. Уж больно меня смущал его рост и эта черная маска.
– Вы всегда восторгаетесь истошными криками «Помогите!»? – поинтересовался инквизитор. Инквизиция с чувством юмора – это что-то новое. Я представила, как меня с «хиханьками и хаханьками» тащат к костру. А потом с «шутками и прибаутками» поджигают. А сценарий суда надо мной ляжет в основу выступления команды КВН.
– Пока я брала интервью у меня по ноге пробежала вот такая крыса! – я опустила голову, понимая, что нужно как-то оправдать чужие вопли. – А я ужасно боюсь крыс! Не знаю, откуда она взялась, но … фу!
– Вот протокол об административном правонарушении. Штраф оплатить в недельный срок. Три экземпляра, – произнес инквизитор, протягивая каждому из нас предписание. – На каждый день просрочки начисляется пеня. Так что будьте так любезны, оплатить вовремя. Всего хорошего!