Третий пулемет был совершенно новым для Ермакова — ручной, грубой формы, с магазинным питанием. Костя взял в руки тяжелый магазин из коробки, по привычке надавил пальцем на выступающий патрон — тот неожиданно ушел вниз, можно было втиснуть еще три-четыре патрона. Пришлось недоуменно пожать плечами.
— Так это же «Шош», господин ротмистр. У него все магазины с дефектом, последние четыре патрона не выталкиваются пружиной.
— Да-да, конечно, я помню, капитан, — не моргнув глазом, солгал Ермаков и сразу направился в противоположный конец броневагона.
Внутри стало ощутимо светлее — из амбразур и щелей уже пробивалось утро. И теплее, намного теплее, чем снаружи. И понятно почему — в конце вагона топилась печка, типичная «буржуйка», прикрученная к полу. Единственным ее отличием был высокий, выступающий от плиты край, ведь во время движения вагона, с его качанием в разные стороны, с нее могло упасть что угодно.
— Сейчас под броней может находиться часть экипажа, что позволит усилить караул и держать вагон в постоянной боеготовности. И воду для пулеметов не придется носить с тендера — теперь она не замерзнет. А вот телефон, — Кузьмин протянул руку к подвешенной на стенке коробке.
— На тендере и носовом каземате такие же установлены?! — утвердительно спросил Ермаков, протянул руку, поднял крышку аппарата. Обычный армейский телефон, пусть и старой конструкции, с подобными он и раньше, в той еще жизни, сталкивался неоднократно.
— Да, господин ротмистр. На три телефона с кабелем и стальными трубками для бронировки я истратил все экономические суммы и отдал свои собственные часы с золотым маминым браслетом. Можете отдать меня под суд, как обещали раньше! — офицер бросил слова с вызовом, ноздри носа трепетали, раздуваемые еле подавляемым гневом.
— Мало чего я с дурика обещал, приношу свои извинения, — бросил Ермаков, а Белых поперхнулся, вытаращил глаза на ротмистра. И почему-то стал звучно принюхиваться, а недоумение на лице сменилось вскоре благожелательным пониманием, будто нашел офицер какую-то истину.
«Пил последнее время ротмистр Арчегов «в черную», — Ермаков удовлетворенно констатировал и еще «поблагодарил» Арчегова за оставленную им для него, Ермакова, небольшую фору. — А потому изменение в поведении заметно для всех. Но то, может, и хорошо, во благо. Мое новое состояние и склероз все теперь спишут на полное и окончательное протрезвление. А на этом и надо сыграть».
— Петр Федорович, я все понимаю. Тумбовых морских орудий и броневой стали у нас нет по определению. Так?
— Так точно, господин ротмистр. Виноват…
— При чем здесь вы и я, капитан, — не «купился» на старый армейский прием Ермаков, — к проектированию и постройке сих броневиков мы не причастны. А раздобыть тумбовые пушки и броню даже для атамана Семенова неисполнимая задача. Но забронировать еще один вагон для десанта в наших силах, хотя оснастить его радиостанцией мы не сможем. Надо брусом на расклин стенки взять, чтоб при взрыве не обрушились. И люк в полу вагонов проделать, для экстренного выхода, если двери под пулеметным огнем окажутся. И на потолке башенный люк сделать, с наблюдательными щелями. И продумать надо — может, нам удастся пулеметные башенки, как на бронеавтомобилях, сверху установить. С материалом прикинуть, — Ермаков задумчиво почесал переносицу и посмотрел на капитана. И увидел, как что-то уважительное промелькнуло в его глазах, и как снова тот впал в растерянность, но с интересом посмотрел на ротмистра.
— Сейчас же распоряжусь, и сегодня приступим к работам…
— Надо собрать пушки и пулеметы одного типа по бронеплощадкам, это в нашей компетенции. Хоть разнобоя в питании патронами и снарядами не будет, или предпочитаете под огнем между бронепоездами таскать?
Растерянность на лице капитана молниеносно сменилась озлоблением, офицера аж затрясло от негодования:
— Так я вам, господин ротмистр, о том много раз говорил, а вы…
— Постойте, — прервал его гневную тираду Ермаков, — простите меня за мою затянувшуюся… скажем так, болезнь. Такое больше не повторится, даю вам слово чести. И у других жестко пресеку!
Протянутую Костей ладонь капитан крепко пожал, но взгляд был несколько очумелым. Но уже не принюхивался, сообразил, что с утра ротмистр не прикладывался к бутылке согласно старой кавалерийской традиции — кто с утра не пьян, тот не улан. А утренний холод и крепкий сон выбили из командира дивизиона следы неумеренного многодневного запоя, потому и взялся он за службу. И ретиво взялся, да с пониманием — недостатки сразу нашел, и не голословные, а настоящие, что в бою подвести могут.
— Начнем с чистого листа. А потому будем немедленно принимать меры для подготовки бронедивизиона к бою. Как вы знаете, мой помощник слег с тифом, а потому назначаю вас на его должность, своим помощником по строевой части. Принимайте все необходимые меры, но бронепоезда должны быть готовы к бою через сутки. Приказ я отдам сейчас же…
— Благодарю за доверие, господин ротмистр, — капитан упорно не желал переходить на доверительный тон. — Прошу подписать ассигновки и выдать золото на покупку шести телефонов, кабеля и трубок.
— У кого и где покупать будете?
— У американцев, — удивленно поднял брови капитан, — их вчера рота прибыла. Там у них интендант имуществом приторговывает, от телефонов до пулеметов. У него вагонов двадцать добра.
— На одну роту?! — спросил удивленный донельзя Ермаков.
Болтающиеся как бы не при делах американцы добавляли сейчас проблем. Янки, якобы соблюдающие нейтралитет и охраняющие по договоренности с правительством Колчака от диверсий железнодорожные пути на Кругобайкалке, на деле занимались вульгарным мародерством и грабежом местного населения. А еще они следили за японцами, чтобы те не захватили кусок больше, чем смогут проглотить.
Конечно, янки богаты, но ведь не настолько же, чтоб два десятка вагонов снаряжения, продовольствия и боеприпасов на две сотни харь направлять. Пусть вагоны хлипкие и нагружены наполовину, но и тогда по паре-тройке центнеров на солдатское рыло получается. Слишком жирно для обычной охраны.
— Так дня через три-четыре еще рота прибудет, а через неделю они сюда полный батальон переведут, вот и начали привозить снаряжение. Что с вами, Константин Иванович? Вам плохо? — Даже в сумраке Белых заметил, как побелело лицо Арчегова, и ротмистр буквально рухнул на полку.
«Так вона что, оказывается, было! Вот твари! Стоило Арчегову на Иркутск пойти, как за его спиной американцы тут же в туннели вошли! Конечно, охрана из ополченцев останавливать союзников не посмела. Какое уж тут минирование туннелей… Значит, Скипетров 30–31 декабря к Иркутску подошел, а это как раз неделя будет по сроку. Пока он там с чехами возился, американцы в туннелях захлопнули мышеловку! То есть, если бы бронепоезда чудом отбились от чехов, может быть, даже приняли бы под свою охрану литерные эшелоны с Колчаком, то их в туннелях ждали бы американские пушки! О Боже! Выходит, союзники не только все заранее знают, но уже и меры предприняли… Или они сами все это запланировали?! — по лицу ротмистра ручьем потек пот, ему стало безумно жарко в этом холодном вагоне. — Но самое главное, я тоже сейчас оказался между молотом и наковальней — впереди чешские бронепоезда, настоящие, не мои консервные банки, а за спиной в любой момент туннели могут занять американцы. Вот и крутись тут как хочешь! Как прикажете поступить? Разорваться на два фронта я не могу! Нужно решать! Делать выбор и именно сейчас: по кому ударить первым — по чехам или по американцам. От этого зависит все! Нужно выбрать, кто сейчас важнее…»
— Вам плохо, Константин Иванович? — Белых потряс его за плечо.
— Всем нам плохо будет, и очень скоро, — Ермаков все же взял себя в руки и, отталкиваясь от черных мыслей, спросил: — И почем у него добро?
— Я купил телефоны за 300 рублей золотом, плюс браслет и часы. Пулемет предлагал за 900, винтовку за 40, патроны за ящик в тысячу штук в полторы сотни оценивает. А ведь атаман Семенов ассигновал нашему отряду более сорока тысяч золотом…