Это прозвище он дал мне давным-давно. Голос оказался таким же богатым и удивительно чувственным, каким я его помнила, и от одного лишь его звучания меня еще ближе подтолкнуло к оргазму.
Я вцепилась пальцами в стальные ягодицы, чтобы почувствовать мужа еще глубже, и прошептала ему на ухо:
— Умоляю…
Рейес стал врываться в меня еще сильнее и еще быстрее. Напряжение росло, пока вдруг все его тело не застыло в моих руках.
Его оргазм я почувствовала так же ярко, как и свой собственный. Ослепительный экстаз нахлынул под аккомпанемент рычания, и удовольствие взлетело до невозможных высот, смешавшись с самой сладкой болью, известной человечеству.
Изо всех сил я обняла Рейеса за шею, все еще плавая на чувственных волнах, сжимаясь спазмами вокруг горячей плоти и чувствуя, как он изливается глубоко во мне. Сжав в кулаках мои волосы, он тяжело дышал, пропитывая меня теплом и окутывая своим пламенем.
Довольно долго мы приходили в себя, пока мир медленно возвращался на круги своя. В конце концов Рейес обнял меня и перекатился, чтобы я оказался сверху. Места лучше не придумаешь.
— С возвращением, — тихо сказал он, пошевелив теплым дыханием волосы на моем виске.
Чтобы не расплакаться, я уткнулась носом ему в шею и крепко зажмурилась.
Я вернулась. Не знаю как, почему и надолго ли, но я вернулась, и это самое главное. По крайней мере сейчас.
***
Через час я проснулась в объятиях мужа и по макушку в восторге от ощущения его кожи. Я столько пропустила, столько должна была узнать, но спросила лишь о том, что доводило меня до помешательства:
— Она победила?
Поначалу Рейес не ответил. Лишь намек на улыбку смягчил его черты, придавая ему почти мальчишеский шарм, который, как я знала из первых рук, мог и очаровывать, и губить. Иногда даже одновременно. Этот шарм я видала в разных обстоятельствах. Благодаря ему Рейес обезоруживал чокнутых преследователей и выманивал из людей злобных демонов. Но всякий раз шарм работал ему на руку.
Однако самое дикое во всем этом — Рейес представления не имел, как действует на женщин, мужчин и даже демонов. А если и имел, то пользовался этим эффектом в своих интересах, потому что одно лишь его лицо могло открыть перед ним любую дверь. В конце концов, он сын самого прекрасного ангела, когда-то бродившего по небесам.
Рейес провел кончиками пальцев по моим губам, и моя грудь преисполнилась такой глубокой, такой бесконечной любовью, что казалось, вот-вот взорвется. А это испортило бы весь настрой, ей-богу.
Я прикусила нижнюю губу и снова спросила:
— Она ведь победила, правда?
Он заправил мне за ухо локон, который не видел внутренности душа больше ста лет. Подумав об этом, я чуть не поежилась, но вдруг Рейес поинтересовался:
— Сколько, по-твоему, тебя не было?
Голос был глубоким, богатым и гладким. Как карамель. Или ириски. Или Дарт Вейдер.
Я чуть-чуть отодвинулась.