– Как бы я рада была, если бы невестушку послушную Ваня в дом привёл, – жаловалась барыня. – Ведь сижу одна, не с кем, бывает, даже словом перемолвится. А так, хоть живой человек рядом. Со слугами-то барские дела обсуждать негоже. И то, порой книжку какую или стих прочитаю, и так, скажу я вам, хочется высказаться. А некому. Некому.
До того Ольга Филимоновна в этот раз огорчена, что даже в глазах слёзы показались.
– Ну-ну, матушка. Чай, беда-то твоя поправима.
– Как же поправима? Если я ему талдычу про это всякий раз, а он ещё и огрызается. Не твоё, мол, мать, дело. А если не моё, то чьё же тогда?
– Да. Тут вот так с налёту нельзя, матушка моя, тут верно хитростью нужно, – Лукерья хлебнула из блюдца и откусила баранку. – У человека другие интересы, а ты со своими лезешь.
– Посоветуй, Лукерья Львовна, ведь лучше тебя никто дело не состряпает. Устала я в одиночестве. Он мотается, а я сиди. Посоветуй милая. Как быть?
– А и посоветую. Значится так. Есть у меня на примете девка. Пригожая. Детки от неё с Иваном красивущие получатся. И недалеко, тут в соседнем городе. Савельева Егора дочка. Лавочника. Будет Иван мимо ехать, всё одно не проедет.
Ольга Филимоновна даже руки от умиления сложила на груди.
– Так мы поступим, – деловито продолжала Лукерья. – Как приедет Иван домой, передохнёт и опять в дорогу засобирается, а ты матушка к нему. Так, мол, и так, передай письмо друзьям. Мол, в гости зовёшь, а то скучно тебе одной, одиноко. А я предупрежу Савельевых, чтоб ждали, коли чего. Да дочку всё больше вокруг Ивана обхаживать пускали. Он на девку только раз глянет, поверь моему наметанному в таких делах глазу. Один разочек глянет, сразу жениться засобирается. Это как пить дать.
– Если бы так, как ты сказала, сделалось. Вот бы чудно.
– Не сумневайся, матушка. Это я тебе – гарантию дам. Ты меня знаешь. Я за слова свои завсегда в ответе.
После отъезда свахи ещё долго ходила Ольга Филимоновна вдохновлённая. И надеждой напитанная. Теперь она поняла, точно дело сдвинется.
– Ванюша, сыночек, – Ольга Филимоновна на крыльце радостно всплёскивала руками. – Как я рада. Просто несказанно рада. Что же вперёд никого не послал, я бы с обедом подсуетилась?
Коляска Ивана Ильича только въехала на подворье, а он уже на ходу выскакивает. Соскучился страшно. К матушке в объятья спешит.
– Маманя, дорогая, я и без обеда, что угодно проглочу, только дайте, – он расцеловал мать в щёки и тут же подался в дом. Она за ним.
– А чья это коляска мимо меня проехала? Не вашей ли приятельницы Лузгиной? Больно быстро промелькнула, я и разглядеть не успел. Догадываюсь – что за гостья.
– Она самая. Кто ж ещё ко мне приедет? Только Лукерья Львовна и вспоминает. Ну да будет про неё, ты сам-то как? Рассказывай. Сейчас, погоди, баньку распоряжусь и с обедом подгоню.
– Ох, и устал я в этот раз. Нужно бы отдохнуть.
– Ты, Ваня, всегда так говоришь, а потом – шасть, и нет тебя, за новыми делами. Я тебя толком и не вижу.
– Ничего, в этот раз точно отдохну, – Иван Ильич бухнулся на постель и ноги вытянул.
Ольга Филимоновна знала эти его обещания. Никогда ещё больше двух недель дома не задерживался. Всё тянет его куда-то. Заработать больше норовит. Она ему не слишком претензиями докучала, пока молод и силёнки на дело правое берутся, нужно использовать эту силу. А не то, чуть взрослее станет, и куда что денется. Засоловеет, разленится. Лучше уж сейчас пусть обогатится, чем потом ни силы, ни энергии, ни денег, ни хозяйства.
И вот, как и предполагала, посидел с недельку, отъелся хорошо, с Настькой служанкой накувыркался и уже в дорогу собирается.