Женское счастье - Шишкин Евгений Васильевич

Тамара была счастлива. Ее свежие полные губы утончались в таинственной полуулыбке, а серые, с крапчатой прозеленью глаза мягко блестели в загадочном прищуре при воспоминании о своем счастье. Уже целую осень и часть зимы она состояла в упоительном замужестве и часто, вроде бы ненароком, но на самом деле отнюдь не случайно, с потаенной неослабной гордостью бархотила любовным взглядом золотой обручальный хомутик на безымянном пальце правой руки. А иной раз, когда за стеклянной отгородкой прилавка пустовал без покупателей зальчик аптеки с пальмой в углу, Тамара опять становилась невестой, вспоминала шелковый шорох подвенечного платья и мускулистую силу жениха, который нес ее на руках по широким, в несколько пролетов, ступеням Дворца бракосочетания — на виду у всех!

И даже тогда, когда шамкающий голос взявшейся как из-под земли закутанной в шаль старухи — покупательницы вытаскивал Тамару из кареты памяти, летевшей по коротким верстам медовых дней, и возвращал за прилавок, Тамара поворачивала голову на голос появившейся посетительницы снисходительно и осторожно, как будто все еще держала на голове белоснежную вуаль фаты с венчиком из бумажных цветов, а не медицинскую форменную шапочку.

— Давайте — ка ваш рецепт, бабушка… Таблетки принимайте как обычно: за полчаса до еды… Спасибо, и вам не болеть… А вы, молодой человек, не ошиблись заведением? Это аптека, а не винный магазин…

Тамаре даже подчас делалось как-то неловко от собственного состояния довольности: вокруг так много вздорных, неотесанных, разлагаемых леностью и водкой мужчин — мужей, а вот у нее — у нее Спирин…

Он был хорошо образован — доцент, преподавал историю в юридическом университете. Он был старше Тамары на одиннадцать лет. «Почти на полжизни», — шутила Тамара сама с собой: в невестах ей исполнилось двадцать три.

Поскольку Спирин долго жил холостяком — не хотел, чтобы семья отвлекала от диссертации, — из плотоядных ртов сплетниц лились повести о нем: будто бы он имеет множество любовниц и будто бы самые привлекательные студентки — заочницы сдают ему экзамен «через постель». Истины в таковых речах было на ломаный грош: не Спирин волочился за женщинами, а на него расставляли крючки мечтавшие о замужестве девицы, да не прочь были прильнуть к нему и поразвлечься некоторые бабенки — стервочки, ибо был он вправду красив: высок, виден, голубоглаз — даже до какой-то неприличности.

Тамара никаких наживок на Спирина не припасала — не имелось у нее ловкости и дерзости для того. Спирин выплыл к ней сам, словно в награду за ее долготерпение и кротость. Не рвалась Тамара из девичества, не пугалась своих набегающих неоплодотворенных годков, а будто предупрежденная свыше — час, мол, твой впереди — ждала, не ропща.

Бывало, заявятся к ней в общежитие ярко вымаранные косметикой, с налаченными прическами подружки, с которыми вместе заканчивала фармацевтический техникум, позовут на дискотеку или даже в ресторан, Тамара сперва согласится, а потом гребень вяло прорежет ее волосы да замрет в руке, на лицо серо ляжет скучина, в прозелени глаз — разуверение.

— Чего ты скисла?

— Собирайся поживей, а то всех женихов разберут!

— Смотри, досидишься. Годы не воротишь, — начнут наседать на нее подруги.

— Без меня идите, девчонки. Не сердитесь. Не к душе мне сейчас, — отзовется Тамара и на конечный уговор подруг, а после в одиночестве сядет на кровать, вроде бы беспричинно, всплакнет. Или вспомнит родное село, тепло натопленной печки, материны пироги — и с тем утешится.

Случалось, конечно, вспоминала и свои увлечения. Не без того. Она ведь живая. Живая, мечтательная и страстная! Только вот попусту или на дураков страсть эту и заветные мечты расходовать не хотелось.

Несмотря на такое свое затворничество, были у Тамары увлечения. Последнее — Олег. Увлечение бестелесное, безобидное, почти переродившееся в дружбу. Лишь поначалу Тамару и Олега повязала влюбленность: ходили в кино, однажды — в филармонию, ели мороженое в детском кафе, целовались в воровских потемках подъезда. Но потом Олег на целый год уехал в экспедицию на Тянь-Шань. Тамара не ждала и не скучала по нему. Словом, робким всходам любви не суждено было развиться.

А теперь все это уже не имело значения, хотя Олег из прошлого Тамары переступил и в настоящее. Вот и сейчас он пришел в аптеку, стоит у прилавка — спортивно-подтянутый, выбритый до лоска и загорелый даже зимой: не зря географ, путешественник, горнолыжник.

— Опять за провизией пожаловал? — доброжелательно подтрунивает Тамара, принимая от него большую пустую банку.

Олег исповедует принципы Брэгга и один день в неделю сидит на воде — на дистиллированной, на аптечной.

— Вода — это лишний повод тебя увидеть, — улыбается Олег и, кажется, хочет понравиться Тамаре.

Он рассказывает о каких-то чудо — открытиях восточных диетологов, но Тамара слушает вполуха. Что ей до Олега, до его слов, до его запоздалых улыбок, если Спирин… всюду и только — Спи-и-рин!

И все же в своих радостях Тамара начала суеверно замечать сбой: казалось, какие-то темные силы, чьи-то зависть и злопыхательство сглазили ее, овеяли дурным наговором: вот уже пятый месяц она в совместной жизни, а все еще пустоцветом. И нынче после работы, зимним вечером, Тамара направится к бабке Дюше, знахарке и колдунье, с жалобой на свое затянувшееся беззачатие. Чародейству старух, их настоям на корнях и травах Тамара доверяла даже больше, чем белому врачебному халату и той «химии», которой сама торговала.

Жила бабка Люша на окраине города, куда не добрались еще башенные краны, не привели за собой армаду многоэтажных домов. Здесь сохранялись в неприкосновенности деревянные постройки. Некая городская деревня. Да и трудно было представить, чтобы колдунья жила в густонаселенном людском муравейнике: ей нужен свой дом, пусть худенький, зато свой…

Дом бабки Люши стал чахнуть вместе с ней, не осталось в нем следов прежнего наряда и ладности, стоял он чуть накренившись, нахмурив над глазами — окнами треснутые карнизы. Сейчас крыша была толсто покутана снегом, и дом выглядел молоделым; скрывал под холодной белизной свою дряхлость.