В 1698 году Сен-Мара перевели в Париж. Вице-управляющий Бастилии, комендант де Юнк, записал в своем дневнике: "В четверг 18 сентября, в три часа пополудни, господин де Сен-Мар прибыл с Сен-Маргерит, чтобы вступить в должность губернатора Бастилии. С собой он привез своего постоянного заключенного, имени которого никто не знал, и который постоянно носил на лице маску". "Железную Маску" поместили в специально устроенной камере башни Басиньер. Ради безопасности Сен-Мар ел вместе с пленником, закрываясь в камере изнутри. В марте 1701 года уже седоволосого человека в "железной маске" перевели в другую камеру, в башне Бретодьер, в которой он прожил уже до самой смерти. 19 ноября 1703 года де Юнк записал: "Неизвестный, постоянно носящий маску заключенный почувствовал себя сегодня плохо сразу же по концу мессы и умер в 10 вечера". Умершего похоронили на следующий же день на кладбище прихода св.Павла. Сразу же после похорон все принадлежащие заключенному вещи и все, находящееся в его камере, были сожжены. Были сорваны даже доски пола и заменены новыми; был просмотрен каждый сантиметр потолка и стен, затем камеру заштукатурили и покрасили. Вскоре после смерти загадочного заключенного в Европе начались спекуляции относительно того, кем он был. Этот вопрос увлекал историков как редко какой другой. Каждый век выдвигал новых "кандидатов". Называли самого Людовика XIV (согласно немцу Гляйшен-Руссвурму роль короля на троне играл незаконнорожденный сын Анны Австрийской и кардинала Мазарини), анонимного дворянина, который, якобы, был настоящим отцом Людовика XIV (согласно этой гипотезе Людовик XIII был бесплодным), дочку Людовика XIII, на место которой отец подставил чужого мальчика, желая иметь наследника трона мужского пола; графа де Вермандуа (сына Людовика XIV и Луизы де Лавальер), знаменитого суперинтенданта финансов Николя Фуке; принца де Бофор; короля Англии Карла I, принца Монмут, генерала Булонде; предводителя дижонских католиков Аведика; таинственного заговорщика, желавшего свергнуть "короля-Солнце" с трона, и, наконец, даже Мольера (причиной его заключения, якобы, должны были стать иезуиты, которых разьярил "Тартюф"). Все вышеупомянутые гипотезы дали себя опровергнуть довольно легко, но остались две другие, которых отбросить за борт рассуждений так легко уже было нельзя. Обе основаны на сильных аргументах и друг друга взаимно исключают.
В 1770 году известный библиофил барон Хайсс в письме, направленном в "Журналь Энциклопедик" утверждал, что "Железной Маской" был мантуанский дипломат, граф Маттиоли. Эту гипотезу поддержали многие историки, в том числе Делор, Топен, Брекинг, Киршайзен и Фанк-Брентано, который посвятил несколько лет иссследованиям по этому делу.
Граф Эрколь Антонио Маттиоли, министр иностранных дел князя Мантуи, Карла IV, провел по указанию и за деньги французской разведки очень деликатную "combinazionе", касавшуюся так называемой ключевой твердыни Касальс: он уговорил своего повелителя уступить эту крепость Людовику XIV. Договоренность была достигнута в 1678 году, в большом секрете, чтобы другие европейские государства не успели силой оружия помешать заключению сделки. Людовик щедро вознаградил графа, после чего выслал своего агента, д'Асфельда, к Карлу IV с целью совершения ратификационных формальностей. Одновременно французская армия начала концентрироваться в Бриансоне, чтобы идти маршем в Касальс, где их должны были ждать открытые настежь ворота.
Шоком для французов было известие, что д'Асфельд был арестован в Милане австрийцами. У Людовика XIV волосы стали дыбом на монаршьей голове, когда ему донесли, что не только Вена, но и все европейские столицы знают закулисные подробности "Касальского дельца". Для французской разведки, уверенной в своей сверхтайне, все это граничило с чудом. Подложку этого "чуда" Людовику объяснила принцесса Савойская: получив денежки от французов, Маттиоли удвоил добычу, продав тайну всем заинтересованным разведкам. "Король-Солнце" понял, что его продинамил обычный итальянский фраер и воспылал жаждой мести. Маттиоли обманом зазвали к французской границе, там отряд французских драгун похитил его, а 2 мая 1679 года итальянца посадили в Пиньероль под опеку Сен-Мара.
Сторонники "кандидатуры" Маттиоли поддержали свои тезисы в том числе и корреспонденцией Сен-Мара, а так же высказываниями правящих Бурбонов, которые, якобы, передавали друг другу тайну "Железной Маски" на смертном ложе. Людовик XV на вопрос своей метрессы, маркизы Помпадур, вроде бы отвечал, что человеком в "железной маске" был "министр одного из итальянских князей". Это же подтвердил пожилой, помнящий начало века, слуга Людовика XVI. Этот человек объяснил, что имелся в виду опасный итальянский интриган, подданный князя Мантуи. Но главным аргументом все-таки был факт, что таинственного заключенного, похороненного 20 ноября 1703 года на кладбище св.Павла, в похоронный реестр вписали под фамилией Мархиоли, очень похожей по своему звучанию на Маттиоли. Противники этой гипотезы все же задали несколько вопросов, весьма хлопотных для ее сторонников. Какой смысл имело содержание Маттиоли в такой плотнейшей изоляции, окружение его беспрецендентной охраной, затирание после него всяческих следов (включая и посмертную "очистку" камеры), если факт его заключения был всем известен, в том числе из опубликованной в 1682 году в Италии брошюры "Разум победил в Касальс"? Основным же контраргументом стал факт, что, перенося "Железную Маску" из Пиньероль в Эксилес, Сен-Мар для переноски носилок воспользовался восемью специально вызванными из Турина итальянцами, а это доказывает, что сидящий в носилках человек итальянского языка не знал. Следовательно, это не мог быть Маттиоли.
Историки, усомнившиеся в "кандидатуре" Маттиоли, говорили, что Сен-Мар забрал из Пиньероль в Эксилес двух заключенных, Ла Ривьера и Догера, служащих умершего при загадочных обстоятельствах Николя Фуке. Ла Ривьер умер в Эксилес в январе 1687 года, а через несколько месяцев "Железную Маску" перевезли на Сен-Маргерит. Посему, человеком в "железной маске" должен был являться Догер, и новое поколение исследователей сконцентрировало свое внимание на нем. Согласно их мнению Эсташ Догер был слугой аббата Преньяни (агента-посредника в тайных переговорах между королем Англии Карлом II и Людовиком XIV) и к своему несчастью знал какую-то компрометирующую тайну (например, факт обязательства Карла перейти в католичество - выявление этого секрета могло стоить королю Англии короны). Догер был арестован 26 июля 1669 года возле Дюнкерка, а чуть раньше министр Ловуа написал Сен-Мару:
"Вы должны лишить его всяческой возможности устного или письменного сношения с кем-либо. Это особенно важно, и я предупреждаю вас об этом заранее, чтобы вы смогли приготовить для него соответствующее помещение, снабженное двойной дверью, чтобы стоящие у них стражники не могли его слышать. Никто не имеет права проходить под окнами его камеры, а все, что будет ему необходимо, вы должны будете доставлять ему лично, раз в день. Подчеркиваю, что ни в коем случае вы не должны слушать его словесных излияний. Если же он пожелает говорить с вами о чем угодно, не касающемся его насущных потребностей, вы должны погрозить ему смертью". (Письмо это было написано за неделю до ареста Догера!)
Когда Догер очутился в Пиньероль (24 августа 1669 года) в этой крепости находился только один арестант, маркиз де Лозун. Но после того гарнизон твердыни стал насчитывать целых семьсот человек - каким же важным должен был быть Догер! Впоследствии заключенных прибавилось. В январе 1675 года Догер стал слугой арестованного королем суперинтенданта финансов, Фуке, но каждый, кто имел с ним какие-либо контакты, таинственным образом умирал. Фуке умер совершенно неожиданно в марте 1680 года, ходили слухи, что он был отравлен Сен-Маром. Не прошло и года, как от весьма подозрительной "водянки" умирает и Ла Ривьер.
Коронный аргумент сторонников "кандидатуры" Догера - это письмо военного министра, Барбесье, к Сен-Мару, написанное 13 августа 1691 года. Из этого письма следует, что человек в "железной маске" к этому времени находился под надсмотром Сен-Мара уже двадцать лет. В 1691 году арестантом господина губернатора с таким "стажем" (говоря точнее, двадцать два года) был только Догер. Но почему же его похоронили под именем Маттиоли? По мнению советского ученого Татаринова роль "Железной Маски" поочередно исполняли Фуке, Маттиоли и Догер, что весьма эффективно помешало впоследствии всем попыткам исследователей установить личность заключенного. Гипотеза головоломная, но она, по крайней мере, оправдывает пресловутые тройные двери и "железную маску".
Наиболее логичную причину закрытия навечно лица таинственного арестанта выдвинул Вольтер, которого за антирежимную сатиру посадили в Бастилию всего лишь через четырнадцать лет после смерти "Железной Маски", то есть, когда еще были живы тюремные надзиратели времен Сен-Мара. Вольтер понял, что самым большим "преступлением" таинственного бедняги было его лицо, причем, лицо всем известное, иначе его закрытие было бы бессмысленным (именно потому-то Ловуа несколько раз с нажимом повторял Сен-Мару, что нельзя допустить, чтобы маркиз де Лозун увидал Догера). Король Людовик XIV должен был опасаться открытия этого лица, потому и приказал его закрыть. Но почему же он не приказал убить его хозяина? И опять ответ подсказывала логика: видимо, он боялся и этого, а бояться мог лишь убийства члена своего ближайшего родственника. Родители Людовика к этому времени уже умерли. Следовательно, "Каинова вина". Если бы он совершил такое преступление, то это отобрало бы у него малейший шанс получить мягкий приговор на Страшном Суде.
В своем "Веке Людовика XIV" Вольтер объявил, что "Железной Маской" был брат-близнец короля, то есть, что в 1638 году Анна Австрийская родила двух совершенно похожих престолонаследников, что для Франции означало чрезвычайно опасный зародыш будущей гражданской войны. Два мальчика, похожие друг на друга как две капли воды, были бы живым искушением для различных политических партий или же агентов чужестранных разведок, которые могли бы жонглировать близнецами, меняя их на троне. Для французского же абсолютизма безусловно требовалось, чтобы дофин был только один. Поэтому одного из братьев убрали за границу, после чего в возрасте тридцати лет заманили назад во Францию и арестовали по приказу короля, надев, вдобавок, на лицо "железную маску". Гипотезу Вольтера, пусть даже и не подкрепленную доказательствами, но насколько же логичную, несколько историков (в том числе - уже во второй половине ХХ века - академик Паньоль) признали весьма убедительной.
И это было все. Все, что Стайнберг смог разузнать за три года исследований по делу "Железной Маски". Обо всем этом он думал и сейчас, всматриваясь в лицо Людовика XIV. Он не был большим поклонником архаичного искусства живописи, но этот портрет стал его манией. Это была работа кисти придворного панегириста, Гиацинта Риго - Людовик XIV в коронационном одеянии. Картина, в которую Король-Солнце влюбился. Она должна была стать подарком для его внука, короля Испании, но по невыясненным причинам Луи воспылал к этому холсту страстью и выслал копию, оставив оригинал у себя. Впоследствии копии размножились, ибо данное изображение стало живописным символом абсолютизма, моделью, образцом для множества поколений. Риго повторил эту же картину со всеми подробностями через двадцать девять лет, когда писал портрет Людовика XV. Людовик XVI Калле и Людовик XVIII Герена были дословными копиями этого образца. Вызывающая раздражение статичная помпезность, переполненная гордыней фигура, левая нога чуть ли не в танцевальном выверте, левая рука,которой гордо подбоченился монарх; а правая - на скипетре, вонзенном в атласную подушку у самой короны. В гигантской горностаевой мантии, спадающей как покрытая темными пятнышками Ниагара, в каскаде ярко-сочных драпри, на которых роем пчел насели гербовые лилии, темными рулонами занавесей с бахромой на фоне и с париком, двумя могучими волнами разбросанным на плечи и кружева жабо - этот старый, оплывший и, несмотря на все свое величие, отвратительный мужчина казался Стайнбергу каким-то удивительнейшим творением, скорее даже животным, чем человеком.
Все свои усилия зрения и мышления он сконцентрировал на лице - обрюзгшем, некрасивом, прямо-таки ужасном, как будто Риго на мгновение забылся. Чувство отвращения, которое вызывало это лицо, позволяло предполагать, что в нем нет обычной портретной лести, следовательно, в это лицо можно поверить. Его даже следовало запомнить! Разве что, с двумя поправками. Тот - если, вообще-то, вся эта история не чушь - будет седым, значительно худее, высохшим, более постаревшим, так как тюрьма не полнит и не молодит. И у него не будет выставленной нижней губы, как у этого типа на портрете, в нем не заметишь той характерной центробежной силы гордыни и презрения к окружающим, ибо в камере это было бы, скорее, смешно, чем на картине. Но в общем он должен быть похожим, очень похожим. О, нет, этого лица не забудешь, профессор Хеммонд может быть спокоен.
Из-за спины раздался голос Елены:
- Дорогой, пора, сейчас начнется эта передача.
Он включил свой приемник.
- ...согласно годичному плану погоды Европейский Центр Атмосферных Условий реализует завтра температуры в границах от 22 до 28 градусов Цельсия и влажность воздуха от 100 до 110 градусов Клейна. Ночью сельскохозяйственные регионы А, В, Е и Н будут покрыты трехчасовыми дождевыми осадками, а Пиринеи, Альпы, Апеннины и Татры получат снежные осадки, на несколько сантиметров повышающие покров на лыжных трассах. Кроме того, информируем, что авария климатизационных устройств в Стокгольме, вызвавшая
на прошлой неделе незапланированные осадки в районе Балтики, уже ликвидирована. Прощаемся со всеми вами до завтра и желаем приятного вечера...
Через мгновение мужчину, говорящего о погоде, заменила девушка.
- А сейчас мы передаем программу, называющуюся "Конквистадоры времени", а в ней - интервью с профессором Хеммондом.
Стайнберг увидал на экране лицо своего шефа и его глаза, лучащиеся той удивительнейшей способностью, благодаря которой, ее обладатель в самом яростном конфликте мог бы с абсолютной пользой вести переговоры от имени обеих противостоящих сторон. Рядом с ним сидел типичнейший интеллигентный задаватель вопросов со старательно прилизанной прической и улыбкой идиота, благодаря которой туповатое мировое око глядит на таких как он доброжелательно. Интервьюер воскликнул со старательно выработанным энтузиазмом: