— О, заткнись! — вскричал принц Лоримель и капризно тряхнул длинными золотистыми волосами.
Последнее, в его положении, было неразумно. Древние окислившиеся кандалы на тонких, но сильных руках принца остались от предыдущего хозяина замка Костолом. (До принца Лоримеля в этих кандалах содержались немногие кости, остававшиеся от скелета предыдущего хозяина, заточённого приказом нового руководства.) Кандалы пока не подводили, но за века, не без помощи коррозионно-активных слёз череды злополучных узников, железо обросло ржавчиной, которая так и норовила вцепиться во всё мягкое и шелковистое, по несчастью её касавшееся.
Например, в роскошные и тонкие, что паутинка, волосы какого-нибудь прекрасного эльфийского принца.
Результат:
— Ой! Это ты виноват, Гадж.
— О, м'лорд Лоримель, не грите так, не нать, — хриплый, но добродушный голос соузника (хотя и не соратника) принца Лоримеля отдался эхом по смрадной темнице. Тот же голос, что чуть раньше брякнул: «Каменныя стены — ишшо не тюрьма», отчего принц и вспылил, тряхнув головой. — Аль я трогамши дивныя волоса вашмилости? Как я во время оно рёк блаародному папе вашвеликолепия, — «Угодивши в темницу злого властелина, мудрый эльфийский принц буит сидеть покойно и тихенько ждать своей участи». «Покойно», вашпревосходительство, значь «не двигаясь пуще, чем надобно», ибо суета токмо… да вы, вашвысочество, уж и сам-один докумекали, — зрите, ваши дивныя золотыя волоса все спуталися и…
— Гадж! — оборвал принц Лоримель.
— Агась, м'лорд?
— Заткнись.
На мрачную темницу снова опустилась томная тишина.
Конечно, она продлится недолго. Принц Лоримель был, точно, эльфом, а потому — бессмертным. Вереницы за вереницами лет втекали в столетия и даже эры, и эльфы обретали редкую способность заворачиваться в согревающую тишину своих глубоких мыслей, как в уютное тепло любимого одеяла. По-настоящему интересные темы для разговора у многих эльфов переводились ещё до трёхсотого дня рождения.
Но слуга — а теперь соузник — принца, существо, известное как Гадж из Уиллоустоуна-Тикли, вовсе не был эльфом. А вот кем он был… волшебники, увлекающиеся такими генеалогическими головоломками, не вполне сходились во мнениях. Судя по всему, в жилах толстого и несколько чернявого коротышки текла смесь крови троллей и брауни, чуть приправленная кровью пикси (о чём говорило неумение держать язык за зубами) и, возможно, капелькой гоблинской. Но всё это исключительно со стороны неизвестного ему отца. Родила Гаджа чистокровная человеческая женщина, которой определённо следовало ответственнее подойти к выбору спутников в ночь на Ивана-купалу. Полночные проказы между рядами ячменя дали начало жизни Гаджа, а последующий любовный союз его матери с захудалым эльфийским лордом послужил Гаджу билетом ко двору Вышних эльфов.
Из всех эльфийских родов, лёгкая поступь которых когда-либо касалась поверхности Промежземья, Вышние эльфы были прекраснейшими, древнейшими, мудрейшими и наиболее пресыщенными. Они побывали везде и всё повидали, а по возвращении пространно жаловались на всё это в стихах, аккомпанируя себе звяками-бряками, сходящими эльфам за музыку. (Упадочное наследие оркестровочной традиции, полагающейся на избыток арф и дефицит волынок.)
А посему, когда Его Великая и Разрушительная Неописуемость, лорд Белг из замка Костолом, перестал мучить котят и начал завоёвывать всю престижную земельную собственность Промежземья, до какой дотянутся его чешуйчатые лапы, раздались громкие возмущённые вопли, — но также радостно-предвкушающий шёпот со стороны до тех пор смертельно скучавших Вышних эльфов.
Теперь принцу Лоримелю грозило кое-что посмертельнее смертной скуки. Едва до него, гостящего в лесном дворце отца, дошло известие о зловещих планах лорда Белга, он тотчас поклялся нерушимой клятвой выйти и сразить главзлодея один на один. А затем быстренько мобилизовал в спутники Гаджа — как оруженосца, слугу, мальчика на побегушках и ломовую лошадь, поскольку в теории «один на один» звучит романтично, но на практике значит «сам стирай свои носки».
Есть некая тонкая ирония в том, что один из тролльих патрулей лорда Белга захватил обоих, когда принц распекал слугу за то, что он так прескверно выстирал эти самые носки.
Сейчас мысль о носках располагалась в голове эльфийского принца четвёртой с конца. Принца занимали вопросы куда серьёзней и важнее, вопросы, от которых вполне могла зависеть судьба миров!
— Мои волосы, — заводил он. — Мои дивные, прекрасные волосы!
Дверь темницы простонала и заскрипела, поворачиваясь на петлях и пропуская тролля — главного тюремщика лорда Белга. Увидев, в какое сорочье гнездо превратилась великолепная шевелюра принца Лоримеля, тролль гнусно и злорадно хохотнул.
— Ах-ах-ах, прекрасненькие волосёночки нашего эльфёночка-красотулечки все запутались-поперепутались, уси-пуси? — спросил он шершавым голосом, сладким, как патока. (Он так обожал сюсюкать с узниками лорда Белга, что главзлодей не нанимал на полную ставку пыточных дел мастера, а порой обходилось и без палача.) — И что мы будем деланьки, когда наши волосёночки ножничками чик-чик-чик? Мы ведь не обкакаемся, ась?
— От ты ж! — Прикованный Гадж дёрнулся в сторону тролля. — Грить этакую гнусь моёму хозяину! Мы и не в таких передрягах побывамши, они и я. Слышь, ты дай мене бадью воды, горсь мыльнянки и крем-ополаскиватель, и токмо опосля гри об том, шоб отчекрыжить волосы его превосходительства, агась!
Тролль-стражник моргнул, обескураженный встречей с ещё более раздражающей манерой речи, чем у него самого.