Женщина снисходительно улыбается, и это чуть ли не первый раз в жизни, когда я не против выглядеть придурком, потому что так и есть — я ни хрена не знаю о детях. Я не хотел становиться отцом. Точно не в двадцать шесть лет, когда у меня впереди еще целая жизнь.
— Держите дочку, папочка.
У меня дрожат руки, когда медсестра укладывает на них маленькое тельце.
— На гусеницу похожа, — растягиваю улыбку до ушей.
— Чего только не придет в мужскую голову, — улыбается женщина.
Семь месяцев назад Яна сказала, что залетела. Так получилось. Ревела, таскала сопли по лицу со словами: «Я не сделаю аборт, это плод любви». Порола таких херню, что мое настроение штормило от желания послать все на хрен до острой потребности затолкать ее в консультацию на аборт. Чего уж скрывать — испугался. И боялся до первого УЗИ, где впервые увидел меленькую точку на экране. Еще не сформированный человечек, но уже маленькая жизнь с часто бьющимся сердцем.
Только у жизни, как оказалось, были другие планы. И пока я таращился в монитор, представляя себя в роли отца, Яна думала о том, что ребенок, беременность, живот и роль матери никак не вписываются в ее планы стать моделью. И, чего уж там, отхватить мужика побогаче.
Так я лишился мечты купить «гелик».
И купил свою дочь.
Как в какой-то идиотской мелодраме.
— Имя уже придумали? — спрашивает медсестра, разглядывая меня как заморскую диковинку.
Ни хрена я не придумал, ждал, что придет само.
Мое новорожденное чудо перестает ворочаться, громко сопит и широко, сладко зевает, одновременно хватая меня за палец так крепко, что меня укрывает волной нежности и гордости.
Хули там, мы сами по себе, и не нужна нам никакая мамаша. А если сунется — я тварь собственными руками удавлю.
— Ты моя соня, — поглаживаю маленький кулачок. И «щелкает». — Софья. Соня.
Дочка снова охотно зевает, тянет мой палец ко рту — решительно и твердо.
— С Днем рождения, Совушка. Папа тебя любит.
Теперь — только ее одну.
Как там в песне? «Буду погибать холостым…»
Наше время
Я ставлю точку, откидываюсь на спинку кресла и ненадолго прячу лицо в ладонях.
Писать детские сказки — та еще задачка. Особенно если обычно в моих книгах мерзавцы на черных драконах побеждают светлых принцев хитростью и подлостью. Ничего не могу с собой поделать — в злом коварном образе куда больше возможностей для гравировки характера, чем в рыцаре без страха и упрека.