Через пять минут Ксения Филипповна заглянула ко мне.
— Будут спрашивать, я пошла до почты. Сашка, внучек, школу закончил. Надо поздравить.
— Конечно, Ксения Филипповна. Скажу.
Я видел, как она спустилась с крыльца и пошла на больных ногах через дорогу. И понял, почему насчет Ледешко она звонила: ей трудно было лишний раз выбираться из своего кабинета.
Трудно, но не для внука.
…Вернулась она скоро. Я, заперев свою комнату, вышел на улицу. Закатил в тень старой груши свой новенький «Урал», еще с заводскими пупырышками на шинах, и медленно направился к магазину.
Сычов с приятелем сидели на корточках по обе стороны входа в тир. Сычов напряженно ждал, поздороваюсь я с ним или нет. Я поздоровался. Он медленно поднялся с корточек и протянул руку.
— Осваиваешься, лейтенант?
— Знакомлюсь, — ответил я.
— Ну и как, власть? — расплылся в улыбке парень в майке и сунул мне руку лопаточкой.
— Нормально. — Пришлось поздороваться и с ним.
Им хотелось поговорить. Но я проследовал дальше.
В магазине тускло светила лампочка и стоял аромат хозяйственного мыла, керосина, дешевого одеколона и железа. Здесь торговали всем сразу — и хлебом, и галантереей, и книгами, и гвоздями, и даже мебелью.
Продавщица Клава Лохова, сухопарая, лет тридцати пяти, с большим ртом и глубокими, как у мужчины, складками возле уголков губ, болтала с двумя девушками. Увидев меня, она приветливо улыбнулась.
Девушки притихли. Стрельнули любопытными взглядами.
Одну из них я знал. Вернее, сразу заприметил из моего окна. Она работала в клубе. В библиотеке. Стройненькая. Ладненькая. Беленькая. Теперь я впервые видел ее так близко. И бывают же такие синие глаза! Васильки во ржи…
Клава продолжала говорить. И беленькую называла Ларисой.
Я рассматривал допотопный трехстворчатый шифоньер, большой и пыльный, загородивший окна магазина.
— Берите, товарищ лейтенант. Недорого возьму.
— Пока не требуется, — спокойно ответил я.
— Кур можно держать, — не унималась Клава. — На худой конец, мотоцикл…
Девушки прыснули. Я не знал, что ответить, похлопал по дверце шкафа и сказал: