Robert Bloch. «Afterword», 1981.
В июле 1934 года мне повезло.
Именно тогда я впервые продал свой рассказ журналу «Weird Tales». Для 17-ти летнего юноши, совсем недавно окончившего среднюю школу в стране, которая переживала Великую депрессию, данное обстоятельство казалось настоящим чудом. И в некотором смысле это действительно являлось таковым, ведь «Секрет в гробнице» лишь с большой натяжкой можно было назвать рассказом. По-видимому, в тот день, когда принималось решение о судьбе моего творения, редактор Фарнсворт Райт взял выходной.
Воодушевлённый вышеозначенным великим событием, я сразу же сочинил и отправил в редакцию журнала ещё одну историю — «Пир в аббатстве». Мне снова повезло, и рассказ приняли.
В соответствии с каким-то загадочным редакторским решением именно этот рассказ был напечатан первым в январском номере за 1935 год.
«Пир», разумеется, далеко не шедевр, но всё же он превосходил мои предыдущие работы в плане подачи материала и имел эффектное окончание, которые запомнилось читателям.
Мне больше нечего рассказать о «Секрете» и о других историях, придуманных и проданных в то время. «Самоубийство в кабинете», «Тёмный демон», «Кладбищенский ужас» и «Безликий бог» являлись всего-навсего экспериментальными работами, которые характеризовались плохо поставленной техникой письма и плохо продуманными сюжетами, нафантазированными подростком-дилетантом, что заслуживал, по справедливости говоря, хорошей порки. Частенько мои рассказы пересекались с «Мифами Ктулху», и данный факт являл безошибочное доказательство влияния Г.Ф. Лавкрафта, которого я считал своим литературным наставником, хотя у некоторых не очень любезных читателей вполне могло бы зародиться подозрение о том, что я занимался сочинительством, находясь под воздействием тех или иных галлюциногенных наркотиков.
Однако это было не так. И время от времени у меня получались довольно забавные рассказы.
Например, я задумал реализовать на бумаге шуточную идею с убийством мистера Лавкрафта самым изощрённым способом — заручившись его согласием, конечно. С характерной щедростью, он не только дал мне своё разрешение, но и закрепил его документом, подписанным на четырёх различных языках. Так появился «Звёздный бродяга», посвящённый Г.Ф.Л… В свою очередь Г.Ф.Л. ответил «Скитальцем тьмы», сделав меня главным действующим лицом, принявшим мучительную смерть.
Другим экспериментальным проектом — сознательной попыткой отойти от литературного влияния Г.Ф.Л. — стал мой египетский цикл рассказов. Кроме того, иногда у меня появлялись необычные идеи, например, как в «Куколке» — хотя в ту пору я блаженно не знал, что Генри Уайтхед использовал несколько похожую творческую концепцию в «Кассиусе».
Перечитывая свои ранние работы, часть которых по праву (к счастью) за прошедшие сорок с лишним лет ни разу не была опубликована, я испытываю сожаление. Почему некоторые весьма интересные идеи не приходили мне в голову позднее, когда я, поднаторев в писательском деле, мог воздать им должное в полной мере?
По правде говоря, я научился владеть пером надлежащим образом лишь спустя десятилетие после продажи своего первого рассказа. Не могу сказать, что тогда произошёл какой-то невероятный подъём моего профессионализма, но, по крайней мере, я начал нарабатывать собственный художественный стиль и избавляться от некоторых приёмов письма, сильно раздражавших автора этих строк.
«Тень с колокольни» я сочинил в продолжение «Скитальца» Г.Ф.Л., сознательно используя манеру повествования и технику исполнения предшествующих историй, стараясь сохранить ту самую неизгладимую обстановку. В отличие от «Бродяги», сюжетные ходы здесь намного лучше просчитаны и продуманы, хотя повествованию явно не хватало прежнего юношеского задора. И рассказ «Тетрадь, найденная в заброшенном доме» являлся возвратом к историям, созданным под влиянием Г.Ф.Л., но стилистического сходства с моими ранними работами практически нет, кроме того, слог не загромождён претенциозной многосложностью и псевдонаучными суждениями.
Эти и другие рассказы собраны впервые под одну обложку, имея общую точку соприкосновения. Дело в том, что все они связаны с мифами Г.Ф.Л..
Спешу вас заверить, что данные истории не входят в число тех, которые исправлял или дополнял Г.Ф.Л… На самом деле он видел лишь около полудюжины моих ранних рассказов, хотя именно Г.Ф.Л. посоветовал мне заняться писательским трудом в области фантастики и предложил покритиковать мои работы.
Некоторые из них никогда не появлялись в печати.
Те, что я ему отправлял, он хвалил, а не критиковал. Его замечания и предложения ограничивались лишь внесением небольших изменений и корректировок. Он осторожно исправлял орфографические ошибки или неверные обороты речи, всячески стараясь убедить меня в том, что я истинный писатель, а не вопиющий бездарь. Короче говоря, он лгал мне, как и полагалось истинному джентльмену.
Когда я придумал воображаемую магическую книгу, чтобы она заняла место рядом с его знаменитым «Некрономиконом», он дал моей «Мистерии червя» латинское название и поделился некоторыми фразами на латыни, вполне пригодными для использования в моей дальнейшей работе.
Меня как-то спросили: не связано ли имя Людвига Принна, данное мной автору «Мистерии червя», с Эстер Принн, героиней романа Натаниеля Готорна «Алая буква»? Если кому-то это видится так, то данное совпадение бессознательно, ведь в то время я ещё не читал роман Готорна и не видел немую версию кинофильма, которую посмотрел лишь два года назад. Даже если бы я знал о существовании данного литературного персонажа, то сомневаюсь, что установил бы какую-нибудь ассоциативную связь между прелюбодейкой в колониальной Новой Англии и европейским приверженцем чёрной магии.
Как ни странно, но самый большой вклад Г.Ф.Л. в мою работу состоял из некоторых переписанных заново и перефразированных строках для «Слуг Сатаны». Эта история не имеет отношения к мифологии Г.Ф.Л… Вышло так, что я отложил откорректированную рукопись в сторону и закончил рассказ лишь после того, как умер Лавкрафт.
Лавкрафт умер.
Я не собирался писать эту фразу, ведь даже сегодня, спустя сорок с лишним лет после той скорбной даты, от неё веет трагедией. Но лишь до тех пор, пока не задумываюсь о том, что Г.Ф.Л., как и сотворённый им Ктулху, никогда по-настоящему не умирал. Он сам и его литературные традиции живут в работах многих из нас, и мы остаёмся его друзьями и помощниками. На сей день у нас имеется основание радоваться повсеместному возрождению своего собственного канона.