— Сейчас… — заикнулась возмущенная служанка.
— Маме не рассказывай, а то она передумает умирать и отправится бить посуду.
— Нахалка, — фыркнула Руфь и крикнула: — Газетного листа ещё нет, но сейчас принесу успокоительный отвар!
Учитывая, сколько снадобья для нервической системы глотала матушка, она давно должна была успокоиться до состояния ледяной статуи, то есть до обычного для благородной эссы, но, видимо, зельевар сплоховал и недоложил валерьянового корня.
Я затворила двери в гостиную и, от нетерпения не потрудившись сесть, с трясущимися руками вскрыла конверт. Лучше бы села, честное слово. В писульке, а письмом послание из Риора назвать не поворачивался язык, было всего несколько слов, но они красноречивее длинных тирад говорили, что Доар Гери по-прежнему обладает отменной памятью и остается парнокопытным засран… кхм… обидчивым негодяем!
— Скотина, — со злостью смяла я сероватый дешевый листик.
Перед мысленным взором появилась короткая строчка, написанная летящим уверенным почерком:
«Идите в задницу, эсса Хилберт. Легкой дороги. Д.Γ.»
— До скорой встречи, дражайший муж, — процедила я сквозь зубы, мысленно представляя картины кровавой мести.
Коль супруг не хочет помогать благородной эссе стать незамужней, значит, благородная эсса сама доберется до супруга, даже если он спрячется в триановых рудниках (тьфу- тьфу три раза). Найдет, выкопает из-под руды и очень вежливо попросит избавить ее от брачной клятвы. Главное, чтобы потом мы оба не остались калeками… или хотя бы выжили.
— Что ты сказала? — заглянула в гостиную Руфь. Тут обнаружилось, что дверь сама собой приоткрылась, а мое бормотание оказалось вполне себе высказыванием в полный голос.
— Да так… — нервно улыбнулась я, пряча за спину кулак со скомканной запиской.
— Сначала жениха бросила, потом сама с собой заговорила, скоро первую кошку в дом притащит, — неодобрительно покачала головой домоправительница, величественно удаляясь в кухню.
— Тебя не смущает, что я все слышу?
— Ни капли.
На следующее утро, слoжив в саквояж смену белья и пару платьев, я отправилась в Риор. Наскрести смелости на объяснения с родительницей не удалось, хотя я полночи настраивалась на беседу, даже речь подготовила. Уходила тихо, оставив на кухонном столе записку. Знаю, что сбегать молчком было исключительно «взрослым и серьезным» поступком, но имя Доара Гери, произнесенное вслух, пробуждало в матери демона, обожающего бить старинные сервизы. Возможно, досталось бы и посудной горке, и нам с Руфью.
По раннему часу городской омнибус, доставлявший пассажиров к башне перемещений, пустовал. Я забилась в угол, где меньше всего дуло, и закуталась в теплый плащ. Мостовые на западной стороне Эсхарда были разбиты тяжелыми подводами, и карета мелко тряслась на выщербленной брусчатке. Мимо проплывали уже пробудившиеся ремесленные мастерские и пока ещё спящие торговые лавки с закрытыми ставнями. Властительский дворец, стоявший в центре города- королевства, прятался за высокими двускатными крышами. Виднелись лишь длинные оcтрые шпили, агрессивно пронзавшие серое рассветное небо.
Башня перемещений, где находился портал, напоминала вовсе не башню, а огромный гладкий шар. Омнибус въехал в раскрытые ворота. Когда с саквояжем в руке я вышла из кареты, то от сильного сквозняка взаметнулись полы плаща, а с головы сорвало широкий капюшон.
Народу было совсем немного. Магические путешествия считались удовольствием для богачей, но меня угораздило дать брачную клятву мужику, живущему на другом конце света. Выбор невелик: или почти седмицу трястись на крыше почтовой кареты, или разориться на перемещение через портал.
До переправы в Риор оставалось десять минут. Я поспешно оплатила переход и «на полных парусах» бросилась к залу отбытия. Так сосредоточилась на открытых дверях, что не заметила преграды на пути. Вмазалась со всего маху в какую- то твердогрудую скот… эсса, едва не выронив саквояж, и охнула:
— Извините.
— Аделис? — раздался над макушкой знакомый голос.