— А может, и не отклонил…
— Что ты хочешь сказать, Джек, — что Джейкоб торговал оружием или наркотиками и я тоже к этому причастна?
— Да нет, ты тут ни при чем, Олли, у тебя другой бизнес. Но… Это между нами, о’кей? Так вот, нам удалось выяснить, что Джейкоб, возможно, был не слишком порядочным бизнесменом. Выяснилось, что он вел дела с Ближним Востоком, с арабами, и есть информация, что он имел отношение к Ираку. Я не говорю, что он напрямую торговал с Хусейном, нет — но, возможно, он имел дело с иракскими товарами или иракской валютой. В то время, когда весь мир объявил Ираку бойкот и любая компания, уличенная в торговле с Ираком или в операции с иракскими товарами, вносилась в черные списки и навсегда прекращала свое существование… Ты ничего об этом не слышала?
— Знаешь, Джек, мы с Джейкобом не были близкими друзьями, — ответила спокойно, хотя в голове уже плясали танец одержимых короткие пугающие мыслишки.
Если ФБР и вправду выяснит, что Яша имел дело с динарами, то заодно выяснит, кому он их продал — это, наверное, не слишком сложно, — чтобы выявить покупателя и применить против него санкции. Достаточно выяснить, что покупателем был покойный банкир Кронин — хрен его знает, как и через кого он оформлял покупку, но это же ФБР, и российские власти могут содействие оказать — то тут уже и до меня рукой подать.
… — И я, честно говоря, сомневаюсь в твоих словах, потому что знала его как честного человека. Ты уверен в том, что он занимался противозаконными операциями? Лично я — нет: он был достаточно богат, чтобы подрабатывать нелегальным бизнесом…
— В Америке нельзя быть слишком богатым, Олли. Нет, я пока точно не уверен в правильности этой версии, но ее будут проверять.
— Объясни мне, Джек, почему ФБР так суетится вокруг убийства бизнесмена-иммигранта?
Вот это я зря спросила, потому что он округлил глаза, посмотрев на меня внимательно. Я, правда, поправилась сразу — начала говорить, что для меня это, конечно, важно, поскольку Яша был мой партнер и вложил деньги в кино, — но оплошность была грубая.
— Странный вопрос, Олли, но я отвечу. Джейкоб был не простой бизнесмен, а большой бизнесмен, его финансовая корпорация имела годовой оборот в десятки миллионов долларов, и его партнерами были не русские, а американцы, и им очень интересно узнать, почему погиб их партнер, и не грозит ли подобное им…
А я-то думала, что те американцы, которые работали с Яшей, в курсе его дел. Он ведь благодаря тебе поднялся — это ты убеждал московских бизнесменов вкладывать деньги в Штаты или переводить их туда и оказывал в этом помощь, а Яша эти деньги крутил и рос. Ты и свои доходы туда вкладывал и те деньги, которые заработал благодаря вложениям Кронина, — так что, если откровенно, то основывалась Яшина корпорация на деньгах российской мафии и тех средствах, которые российский бизнес прятал в Штатах от российских же налоговых служб и прочих органов. Потом, наверное, уже все было легально — не считая злополучной операции “Кронин”, — но началось-то именно с этого. Я, правда, здесь не раз слышала, что в основе любого большого богатства лежит преступление, и тем не менее выходит, что Яшины компаньоны не подозревали ни о чем. Или не хотели подозревать — что скорее всего, — а теперь могут смело спихнуть на мертвого все грехи, все не слишком законные операции их совместного детища. Наверное, подняли сразу после убийства шум — куда, мол, власти смотрят, — а потом испугались, что может вскрыться что-то ненужное, но решили, что даже если вскроется, мертвый и будет за все в ответе. Вполне логично — это Америка, это в местном стиле и духе.
— Надеюсь, завтра меня не арестуют за связь с Хусейном, Джек, — вот и все, что могла сказать, осознавая, что шутка не слишком умная, и на том и расстались — и хотя он и уверил меня еще раз, что телефон мой никто не слушает, и никто за мной не следит, и ничего мне не грозит, настроение было хуже некуда.
И дома, выпив немного, уже не удержалась и опустошила бутылку виски граммов этак на пятьсот, пьяно твердя себе, что круг сужается и мне срочно надо что-то делать. Но так и не придя к выводу — что именно. И говорила при этом шепотом, потому что показалось вдруг, что в доме могут быть жучки. И могу поклясться, что они представлялись мне тогда не электронными устройствами, а настоящими жуками, шуршащими лапками по стенам, подбирающимся все ближе, влезающими в мои мысли. Вполне соответствующее пьяному состоянию представление.
Вот с этого и началось — вроде на таком подъеме была, когда вышла из тюрьмы, а услышав от Бейли о том, что то ли вскрылась, то ли почти вскрылась Яшина сделка с динарами, сорвалась. Были бы дела, можно бы было отвлечься как-то — но тишина стояла вокруг. Пару раз съездила в дискотеку — на третий и на четвертый день, — к половине десятого приезжала и уезжала в полдвенадцатого, и всякий раз добиралась туда разными путями и никогда не возвращалась домой той же дорогой, которой туда приехала, опасаясь и Ленчика, и ФБР одновременно. А так и податься некуда было — на студию не хотелось, да и нечего мне там было делать, интерес к магазинам потеряла полностью, в салон красоты еще один раз выбралась, все в тот же третий день, и номер мобильного поменяла. И пропьянствовала две недели — утром выпивала “драй мартини”, чтобы избавиться от похмельного синдрома, за ланчем еще пару коктейлей и попозже несколько. И сидела бездумно в гостиной на первом этаже, глядя на бассейн и чувствуя себя этаким обреченным на заклание агнцем.
Обреченным, потому что сужался круг, и сделать я ничего не могла. Один только был вариант — пуститься в бега. Сесть на “Мерседес” — или лучше в джип Корейцев, а еще лучше взять в аренду или купить неприметную машинку — и рвануть в Мексику, куда традиционно скрываются, если верить кино и книгам, американские гангстеры и прочие нарушители закона. Но если я скроюсь, значит, я признала свою вину — и тут уж меня начнут искать всерьез. И еще вопрос: успею ли я доехать до Мексики до того момента, когда меня объявят в розыск? То, что я здесь все потеряю, — это полбеды, в конце концов, есть у меня счет в греческом банке, который мне братва открыла после твоей смерти и на котором у меня вполне приличные деньги, да и в Швейцарии у меня многомиллионное состояние. Но главное, что не знаю я никого в этой чертовой Мексике и не знаю, что мне делать там. И где гарантия, что не буду я там бросаться в глаза и что меня и там ФБР не найдет — и тогда уже даже не стоит пытаться доказывать свою невиновность. Найти не так уж сложно — достаточно разослать по отелям Мехико и других крупных городов мое описание.
И вот я напивалась так не спеша и молола самой себе всякую чушь — что, может быть, удастся сделать там пластическую операцию, потому что я смогу с собой драгоценности все свои взять и наличных у меня дома и в нескольких банковских сейфах минимум пара миллионов. Может, удастся поддельный паспорт купить на чужое имя, может, удастся вылететь оттуда по этому паспорту в ту же Европу. И так мне легко становилось от собственных бредней и с таким удовольствием я листала эти свои веселые картинки, что выпивала еще коктейль — только коктейли и пила, говоря себе, что это же не виски, это легкий такой напиток, в то же время прекрасно зная, что в нем джин и вермут и крепости дай бог, — и продолжала фантазировать. А потом еще коктейль — чтобы думалось полегче, хотя голова вместе с мыслями уплывала куда-то в заоблачные дали, в которых все происходящее вокруг меня казалось элементарно разрешимым.
А вечером Стэйси приезжала — каждый вечер, хотя должна была уже понять, что, по крайней мере в ближайшем будущем, никакого фильма у меня не будет. Значит, приезжала просто потому, что нравилась я ей, по-настоящему нравилась, а может, и влюбилась в меня, и не напоминала про фильм, и ни слова не говорила по поводу того, что я под градусом — нет, я не шаталась, конечно, и не падала, но видно же было, что нетрезва, — и даже не показывала никак, что видит мое состояние. И нюхали кокаин, и секс начинался наркотический, в котором творили друг с другом что-то невероятное, постоянно меняясь ролями, подвергая друг друга по очереди сладким мучениям, используя все мои приспособления. Не могу сказать, что помню, как все происходило, — но по утрам находила разбросанные плетки, хлыстики, вибраторы, пристегивающиеся члены и обнаруживала на своем теле следы укусов и истязаний, и ее помадой была вымазана чуть ли не с головы до ног, а простыня вечно влажная была. Каждое утро приходилось менять: прислугу я в эту комнату никогда не впускала.
А с утра — все сначала. Коктейль, обрывочные воспоминания о прошедшей ночи — всякий раз хотелось спросить Стэйси, как это было, но она ровно в девять уезжала, у нее съемки ежедневные шли на телевидении, — а потом снова размышления по поводу всей ситуации и выхода из нее, и фантазия все больше вытесняла реальность. Не знаю, как я удержалась от того, чтобы в таком вот состоянии не сесть за руль и не отправиться в Мексику, — далеко я вряд ли бы уехала и оказалась бы в полиции, быстро бы выяснили, что я не только пьяная, но еще и наркотики принимаю, это же несложно, наверное, определить. Но что-то удержало от этого шага. Хотя от пьянства ничто удержать не могло.
Не буду оправдываться — но мне так легче было. Уж слишком угнетал вакуум, который казался с каждым днем все более зловещим. И еще казалось, что живу в доме, наполненном невидимым газом, и газа этого становится все больше, он просачивается откуда-то, и не уходит, и душит меня все сильнее, отравляя сознание.
Позвонила Мартену как-то раз — и не знаю, понял ли он, что я выпила, но помню, что сказал, что прекрасно понимает, что мне нужен отдых после такого потрясения и что ждет меня, когда я отдохну как следует. Даже Бейли позвонила — вот уж идиотский поступок, много бы я у него выяснила в своем состоянии, и по телефону, — но его не оказалось, к счастью, молчал мобильный, а перезвонить я забыла. А так только Эд позванивал — и то нечасто — и уверял всякий раз, что все прекрасно, и если я хочу возбудить дело против ФБР, то он готов заняться этим хоть завтра. Но я не хотела — и даже не потому, что знала, что дело это обернется против меня, а потому, что мне на каком-то этапе уже было все равно. Апатия наступила, полнейшая апатия, и нечего было от жизни ждать, и только в забытьи было хорошо и легко.
Я даже не отреагировала, когда Стэйси пропала — как раз семнадцатого отключилась часов в пять, а когда проснулась, было уже двенадцать, начало первого. Не сразу сообразила который час — ну темно и темно — и, только посмотрев на часы, подумала, что странно, что ее нет. Но очередной “драй мартини” и об этом заставил забыть — пьяно заявила себе, что это я ей нужна, а не она мне, и раз не заявилась, то и х…й с ней. Я себя лучше удовлетворю, да и от кокаина надо отдохнуть, хотя не удержалась-таки: втянула в себя две дорожки и, яростно позанимавшись любовью с собой, снова провалилась в сон. А когда и на следующий вечер она не приехала, и на тот, который следовал за этим, повела понимающе плечом: и ты, мол, Брут, Брутиха точнее. И громко рассуждала о том, что удивляться нечему — она же видела, в каком я состоянии каждый день, и, наверное, окончательно убедилась, что у меня какие-то неприятности, и предпочла исчезнуть. Здесь не любят тех, у кого неприятности — их избегают как прокаженных, будто веря, что неприятности есть заразная болезнь, которая может перекинуться на того, кто близок к неудачнику.
Да я вообще обо всем забыла — и последние дней пять даже газет не читала, уверяя себя, что все случилось давно, просто об этом не написали, потому что неинтересно никому, и Ханли сам на меня выйдет, чтобы напомнить, что я должна деньги и ему, и Джо. Даже не сообразила, что звонить ему некуда, потому что мобильный у меня опять новый. И бог знает, сколько бы я пребывала в этой прострации, полностью оторванная от жизни, никуда не выходящая, бродящая целый день по дому в распахнутом шелковом халате на голое тело и босиком, похожая на манекен, одетый с небрежным шиком, — если бы двадцатого утром, спустившись вниз, не заинтересовалась вдруг свежей “Лос-Анджелес пост”. Странен был этот интерес — девица с редким для женщины полумужским именем Роберта, Бобби сокращенно, которая у меня убиралась четыре раза в неделю, в каждый свой приход опустошала почтовый ящик, к которому мне ходить было лень, и выкладывала прессу на стол, а я ее уносила в кабинет, говоря себе, что через час прочитаю непременно, но так и забывала там.