В разгар предвыборной кампании, когда все мои скромные силы были брошены на защиту святого дела потребления злаков и ограждения жизни кроликов, сусликов, зайцев и других млекопитающих, умерщвляемых и поедаемых в нашем штате в удручающем количестве, толпа избирателей обратилась ко мне с просьбой.
Я принужден изложить эту просьбу, хотя она показалась мне богохульной:
— Защити нашего Доллара! — попросили меня избиратели, — на него возвели разную советскую литературу, будто бы он написан бабой. Это надо вывести начистоту. Доллар — американец. Что наше — то наше.
Признаюсь, последнее соображение побудило меня согласиться.
Джим Доллар — отпетый преступник, злоумышленный писака и преехидный клеветник, но было бы бесполезно отказываться от того, что тебе принадлежит. С краской стыда на лице утверждаю и провозглашаю:
Доллар — американец. Поскольку он мужчина, само собой ясно, что он не женщина. Джим Доллар существует, и больше того: я лично, к глубокому моему прискорбию, имел столкновение с этим несимпатичным человеком, в продолжение которого имел случай убедиться в его испорченности и злонамеренности.
Дело было так. Незадолго перед прошлыми выборами ко мне в кухню вбегает, запыхавшись, молодой человек в одежде батрака и со слезами на глазах просит моего содействия:
— Преподобный отец Титькинс! Помогите мне! Я больше не могу. Я ознакомился с вашей платформой, и у меня прямо-таки разрывается сердце…
Успокоив и ободрив его, я узнал, что он служит на одной из ферм и был свидетелем жестокого обращения своего хозяина с саранчой, каковое сильно подействовало на его нервную систему.
— Вы бы расплакались, — сказал он мне с дрожью в голосе, — если б увидели собственными глазами, как тысячи маленьких телец со своими выводками копошатся убитые, израненные и полураздавленные!..
Картина, нарисованная им, была очень сильна. Вечером мне предстояло выступление на большом митинге. Решаюсь сказать, что я недурной оратор.
И вот, в пылу своего красноречия, развивая золотые заповеди вегетарианства, я не мог удержаться, чтоб не набросать перед очарованными слушателями картину гибели несчастной саранчи.
Неприятно и тяжело рассказывать о последующих минутах.
Меня не выбрали. Грустно признаться, — меня даже слегка ушибли чем-то вроде сырого картофеля. В переднем ряду я успел заметить молодого человека, сообщившего мне о случае с саранчой. Это был Джим Доллар, и он бессовестно хохотал в продолжение всего инцидента.
Теперь, если кто сомневается в личности Доллара, — пусть обратится ко мне. Я готов дать ответ и подтвердить его, если надобно, протоколами тогдашнего предвыборного собрания.
Преподобный Джонатан Титькинс, председатель Общества Поощрения Животных и почетный член Лиги Мира.
Город Лас-Батрас,
Штат Массачузетс.
Ровно в девять часов вечера социалистический министр Пфеффер спустился к ужину в пансионе Рюклинг. Министр был на отдыхе. Он принимал воды, ванны и интервьюеров внутрь, снаружи и в коридорах ровно в таком количестве, какое могли вынести его легкие.
— Боюсь, что у меня предчувствия! — произнес он оглушительным голосом, спускаясь по лестнице. — Над Европой тучи. Пролетариат недоволен, хотя мы, с своей стороны, из последних сил прибавляем ему рабочие часы. Нехорошо, очень нехорошо!
Интервьюер благоговейно затряс карандашом. Министр проследовал в столовую. Он элегантно одет, приглажен, побрит. В петлице азалия. На шее модный галстук. Благосклонно оглядев стол, он сел рядом с очаровательной молодой дамой, выставившей из целого вороха кружев и бахромы самый своенравный подбородок, какой только можно себе представить.
Хозяйка пансиона, баронесса Рюклинг, сидела во главе стола. Она зорко следила за тем, чтоб горничная Августа, обносившая пансионеров блюдом, поворачивалась к ним главным образом со стороны морковного соуса, делая подход к жареным фазанам насколько можно более затруднительным. Слабые характеры и ученые умы поддавались на удочку. Дамы грациозно обходили ее. Что касается министра, то он рассеянно ткнул вилкой в морковь, а ложкой мазнул фазана, когда же непроизводительность такого труда дошла до его сознания, блюдо было уже далеко. Вздохнув, министр склонил голову к своей соседке, как вдруг за спиной его выросла фигура лакея, молчаливо держащего поднос с голубым конвертом.