Разбудите ночью, и я не собьюсь. А началась она с Серегиного звонка. Я долго ждал его, вскакивая по ночам, тыкал в клавишу визора и, стараясь сдерживаться, снова вырубал экран. Я ждал, Серега не мог не позвонить, и если уж он молчал, то лишь потому, что там, в конторе, что-то не утрясалось. Но я знал: Серега все равно позвонит, раньше или позже. Даже если откажут. Но почему откажут? — уговаривал в себя. В самом деле, почему?! Я, конечно, давно осел в обслуге, потерял форму, но если надо, кое-что смогу и теперь.
Почти полгода я не решался связаться с Сергеем. Пока не понял, что все. Край. В сущности, ничего необычайного, просто тоска. Казалось бы, беспричинная. Недавно перевалило за тридцать; если разобраться, ничего, кроме дочки, нет, но и дочки тоже нет, потому что жена забрала ее. Просто и спокойно: ушла и забрала. Увезла. Пообещала, конечно, что я, отец, останусь отцом, что дочка меня не забудет, и вроде даже не соврала, но какой там отец за триста тысяч километров и раз в три месяца…
Я бесился, лез на стенку. Но недолго.
А однажды в очередную бессонную ночь, втягивая черт знает которую сигарету, вдруг подытожил. Что имею? Тридцать с небольшим. Здоровье нормальное. Немножко науки: статьи в специальных журналах. На них уже ссылаются, но, в сущности, никто их не читает. А зачем? Немножко изящной словесности. Грехи молодости: стихи, рассказы, пару повестушек — в большинстве слегка подчищенные эпизоды из времен службы в оперативно-спасательном отделе. Говорят, популярные — мне пишут, названивают, клянчат автографы. Ну и что?
Еще? Работа. Ага, тот случай. После разборов с подругами Катерины тесты показали такие отклонения, что из ОСО пришлось уйти. Самое обидное, что в обслугу, хотя и не последней спицей в колесе. Тружусь, чтоб его…
На новую семью вряд ли хватит сил, да и зачем грабить малышку? Новые дети всегда оттесняют предыдущих, а девочке я нужен. Одиночество? Да, неуютно, даже страшновато, но привыкаешь. По крайней мере, пока можно позвонить маме и поплакаться. Любовь? Есть, но об этом не надо. Слишком все перепутано, скомкано, только начни развязывать узлы — не заметишь, как задавишь то ли себя, то ли ее. Друзья… Обойдутся без меня, во всяком случае, большинство; если разобраться, то, кроме Сереги, пожалеет только Мирик, но и у него достаточно своих хлопот…
Вот так. И зачем все? — неясно. И что делать? — неведомо. И кто виноват? — только сам. Два-три раза, когда ночи тянулись особенно мерзко, а сигарет уже, не оставалось, подумал было о самоубийстве. Но понял, что не смогу. Не из страха, скорее — из брезгливости. Лежать в луже крови и мочи… спасибо, воздержимся. Запить? Тоже не мое: сначала не пьянею, потом отрубаюсь.
И тогда я связался с Серегой. За два года, что я прошуршал в обслуге, он забурел еще больше и носит уже три шеврона. Замнач ОСО, а в сущности, нач., поскольку Первых нам спускают сверху для общего руководства. Неофициально: шеф «бригады Гордона». Раньше фирму называли попросту «парилкой», а потом уже, когда Энди Гордон стал первым, чья фотография в траурной рамке украсила коридор отдела, кто-то пустил: «Бригада Гордона». Или, короче — «БГ». Или еще — «Без Гарантий».
А почему бы и нет? — подумал я.
Выслушав меня, замнач ОСО помолчал. Он наконец-то научился выразительно молчать, два года назад ему приходилось сдерживать себя. Но, помолчав, мой друг Серега уже тогда, как правило, выдавал дельные мысли. И сегодня он не стал указывать мне, что нечего паниковать и жизнь кончается не завтра. Он только сказал:
— Вот так, значит?
И кивнул:
— Круто, парень. Ладно, жди. Подумаем.
…Он думал почти месяц. Вернее, бегал по кабинетам и, тряся шевронами, уговаривал тех, кто знал меня только со слов кадровика. Я не сомневался: Серега сделает все. Потому что никогда не забудет те времена, когда Оперативно-Спасательный назывался еще Отделом Срочных Операций, а Энди не успел еще стать символом. А еще потому, что у нас за спиной пляшущий закат над руинами Кашады; был конец весны, мутный прибой грыз бурый от крови и мазута пляж, а я тащил его, обвисшего, почти зубами, как кошка котенка; он стонал, а с выпотрошенных коробок отелей стреляли по мне, движущейся мишени.
Это было семь лет назад, когда мыс Серегой могли только мечтать о втором шевроне, не говоря уже о третьем, а Энди издевался над нами, как хотел, еще не зная, что до третьего не доживет и сам… И поэтому я знал, что Серега не выдаст.
И вот я — Ирруах дан-Гоххо. Дворянин и лекарь. Я сижу в лесной избушке, а минут через пять пойду и выполню задание. Именно так: пойду и выполню. Оно из таких. Детская работа. Для начинающих. Но Серега сказал: «Скажи спасибо и за это. Сам знаешь, какие у тебя тесты… Выполнишь нормально, будет с чем идти наверх». Другой бы спорил. А я не стал.
Впервые за два года я спокоен. Не нужно думать. Никаких комплексов. Только задание. И его следует исполнять. Это затягивает, скорее всего, именно поэтому от нас не уходят. Я исключение. Тесты, мать их так. Когда лет пять назад девочки висли на мне и расспрашивали о чем-нибудь этаком, романтико-героическом, я широким жестом указывал на Серого и тот, растопырив перышки, начинал заливать нечто несусветное о бананово-лимонных джунглях, семиголовых монстрах и голубовласых красотках с во-от такой грудью. На этом моменте девчата, как правило, фыркали и исчезали из поля зрения. Часто — вместе с Серегой.
О нас много судачат, но в сущности, мы — исполнители. Квадратные подбородки, римские носы, мозолистые костяшки пальцев, все это есть, хотя и не так часто встречается. Но это — не главное. Главное — если кто-то где-то нарвался, пойти и спасти. Обслужить. Вытащить. Если угодно, «торпеды». При дипломатах, при посольских спецах. Ну и, понятно, при парнях из Института. При Институте мы, собственно, и числимся. ОСО вступает в дело тогда, когда надо выручать кого-то из элиты. И не бывает у нас никаких семиголовых, мы работаем на уютных планетах земного типа, с такими же людьми, как любой из нас. Единственная разница — уровень. Солидные рабовладельцы, нахальные феодалы, шустрые буржуа. Это наша епархия. На пятом этаже теоретики решают, наступило ли время подкинуть идею. Куда какую. Одной планете — набросок парового котла. Другой — колесо. Еще одной, Не-Знаю-Какой — железный плуг. И здесь самое главное — гарантия, что мастер поставит оный котел в мастерской, а не забросит куда подальше, а лохматый парень с дубиной не плюнет на колесо, а додумается покатать его немного. В общем, Институт не экспортирует прогресс. Только немножко подталкивает. И только технику. Если созрели условия. Социальный — никогда. Спасибо, напробовались.
А для гарантий нужна информация. Полная и подробная. Схема проста: сначала сбор данных. Это работа киберов. Зрячий камень, слышащее дерево, какая-нибудь Жар-Птица. Потом — внедрение новинки. Это уже дело элиты с пятого этажа. А вот ежели с кем из них накладка, вступаем мы. Спасатели. Пушечное мясо, как говорил Энди, свихнувшийся малость на исторической экзотике. И работа наша не из чистых, хотя какая уж чистота, если тебя постоянно убивают, а тебе убивать нельзя. К счастью, все остальное можно…
…Я вышел из хижины и заблокировал вход. Работать надо. Километрах в пяти к югу, если но прямой, стоит кибер. С месяц назад он дал аварийный сигнал и умолк. Хорошо, сказал мне Серега, что сработала программа: укрыться в пустынном месте и самоотключиться. Координаты есть. Задача проста, как грабли: добраться к месту и дотащить утиль до модуля, то бишь, хижины, благо, он легкий, из суперпласта. Упаковать. Выпустить на волю копию, она с собой, в печи, которая, понятно, не печь. И — домой. «Вернешься, старик, пойдем к первому вместе. Поговорим. Старый конь борозды не портит». Логично.
Некоторое время я раздумывал: идти напрямик или в обход? Времени выходило почти поровну: прямо — значит сквозь бурелом, стороной — значит петлять не меньше часа. Пошел в обход. Зачем без нужды ломать ноги? Еще пригодятся.
Я шел и насвистывал. Глазеть по сторонам надоело через десять шагов: планеты земного тина до уныния одинаковы, разница лишь в степени испорченности да в различной экзотике, вроде лиловых пальм. Здесь не имелось даже этого. Лес вполне нашенский, кондовый, словно из-под Владимира или Ярославля; ручей довольно широкий, с часто попадающимися бобровыми запрудами. Зверьки высовывались из-за стволов и провожали меня настороженно-любопытными взглядами остреньких выпуклых глазок. Непуганые, не ныряют. Глушь.