Это оказалось одной из самых захватывающих вещей, которые он когда-либо делал. Вдобавок… это оказалось очень легко. Несколько случайно заданных им вопросов показали, что у исторического общества практически отсутствует система охраны, и его картотека пыльных каталогов никогда не проверялась. В один ненастный холодный зимний день он явился с маленькой отверткой, спрятанной в заднем кармане джинсов, снял гравюру со стены и спрятал ее под пальто. Затем, прежде чем уйти, он вытер стену, на которой висел оттиск, чтобы избавиться от пыли и сдвинул две другие гравюры, чтобы прикрыть образовавшееся пустое пространство и дырку от шурупа. Весь процесс занял пять минут, и, когда он закончил, никто не смог бы даже заподозрить, что отсюда пропала гравюра. Это было поистине идеальное преступление! И Гидеон уверил себя, что поступает правильно: гравюра никому не нравилась, никто не приходил на нее посмотреть, складывалось впечатление, что ее вообще никто никогда не замечал, кроме него, и историческое общество позволяло ей гнить в темном углу. Он чувствовал, что творит добродетель, подобно отцу, принимающему в свой дом нелюбимого, осиротевшего ребенка.
Но какое же это было восхитительное волнение! Непередаваемое физическое ощущение! Впервые за несколько лет он чувствовал себя живым: его сердце сильно билось в груди, все его чувства обострились. Цвета казались ярче, мир в целом стал выглядеть для него иначе — по крайней мере, на некоторое время.
Он повесил гравюру над кроватью в своей новой комнате в Стокпорте, штат Огайо, и его мать никогда не обращала на нее внимания, никогда не заговаривала о ней и ни разу не показывала, что вообще ее заметила.
Он был уверен, что гравюра была простой дешевкой. Но несколько месяцев спустя, просматривая каталоги с аукционов, он обнаружил, что она стоит от шести до семи тысяч долларов. В то время его мать находилась в отчаянном положении из-за того, что нечем было оплачивать аренду, и у него возникла мысль продать ее, но он так и не смог представить, как расстается с ней.
К тому времени у него возникла еще одна одержимость. Другая навязчивая идея. Из-за нее он стал часто посещать близлежащее историческое общество Маскингум, где хранилась небольшая коллекция гравюр, оттисков и акварелей. Он выбрал одну из наиболее понравившихся ему работ — литографию Джона Стюарта Карри, названную «Житель равнин», и украл ее.
Для него это было парой пустяков.
Она была изготовлена тиражом в двести пятьдесят экземпляров, из-за чего ее было трудно отследить, и поэтому он легко продал ее на законном рынке. Всемирная паутина тогда только развивалась, что позволяло проворачивать все это намного проще и к тому же еще анонимно. Он получил восемьсот долларов за картину. Так началась его кратковременная карьера вора, он промышлял в исторических обществах и художественных музеях. Его матери никогда больше не приходилось беспокоиться о ренте. Гидеон сочинял расплывчатые истории о своих случайных заработках и подработках после школы, а она была слишком одурманена и погружена в отчаяние, чтобы задавать вопрос, откуда действительно появились эти деньги.
Он воровал ради денег. Он воровал, потому что его привлекал определенный ряд картин. Но в первую очередь, он воровал ради острых ощущений. Это, как ничто другое, порождало в нем нечто высокое — чувство собственного достоинства, которое позволяло ему подняться над недалекими, безмозглыми и ограниченными людскими массами.
Он знал, что это недостойные чувства, но мир погряз в неразберихе и был испорчен, так почему бы не выйти за рамки правил? Он никого не обижал. Он был похож на Робина Гуда, извлекающего на свет Божий недооцененные произведения искусства и отдающего их в руки людей, которые действительно могли полюбить и оценить их. Он поступил в колледж, но вскоре бросил учебу, переехав в Калифорнию. В конечном итоге он полностью посвятил себя посещению небольших музеев, библиотек и исторических обществ, воруя и продавая все возможное.
В какой-то момент ему позвонили. Его мать умирала в одной из больниц Вашингтона. Он отправился к ней, и на смертном одре она поведала ему историю о том, что, в конце концов, его отец не был виновен в случившемся тогда взломе шифра. Как раз наоборот: он указал на его уязвимость, но его проигнорировали. И когда дела вышли из-под контроля, его окрестили предателем, опальным генералом, якобы, ответственным за проект — тем самым генералом, который приказал, чтобы его расстреляли в случае провала операции.
Его отца сделали козлом отпущения. А потом убили.
Новость об этом круто изменила жизнь Гидеона. Впервые у него появилась реальная цель, настоящая стоящая цель. Он прервал свою воровскую деятельность, вернулся в колледж, получил докторскую степень по физике и поступил на работу в Лос-Аламос. Но все это время, позади ширмы из всей этой деятельности, напоминающей бесконечную монотонную песню волынки, он проводил расследование: искал доказательства, которые смогли бы очистить имя его отца и дали бы возможность отомстить генералу, который его убил.
На это ушли годы, но, в конце концов, он нашел то, что ему было необходимо, и осуществил свою месть. Генерал теперь был мертв, а его отец — оправдан.
Но это не принесло ничего хорошего: месть не могла вернуть людей к жизни, также как не могла восстановить потерянные и растраченные годы. Тем не менее, у него впереди была вся жизнь, и он был настроен использовать ее по максимуму.
Затем, вскоре после этого — чуть больше месяца назад — случилась последняя катастрофа. Гидеону сказали, что у него выявили врожденный порок, известный под живописным названием «артериовенозная мальформация Галена». Это некое необычное переплетение артерий и вен глубоко внутри мозга. Данный дефект являлся неоперабельным, лечения не существовало, и он должен был убить своего носителя в течение года.
Или, по крайней мере, это то, что сказал ему Эли Глинн — человек, который нанял его для первого задания в качестве оперативного агента.
У него якобы остался год жизни. И теперь, когда он в компании Гарзы продирался сквозь пробки Нью-Йорка к штаб-квартире «Эффективных Инженерных Решений», Гидеон не сомневался, что Глинн снова хочет отнять у него кусок этого последнего года: убедить его провернуть еще одну операцию для ЭИР. Он точно не знал, как Глинн заставит его сделать это, но был уверен, что это будет связано недавним происшествием и Чолкером.
Когда автомобиль свернул на 12-ю улицу Литтл-Уэст, Гидеон настроил себя на конфронтацию. Он постарается отвечать хладнокровно, но твердо. Ему необходимо сохранить свое достоинство. Он ни за что не согласиться взяться за это задание! А если это не даст желаемого результата, он просто пошлет Глинна куда подальше и уберется отсюда к чертовой матери.
Уже наступила полночь, когда они вошли в штаб-квартиру ЭИР. Казалось, тишина, распространившаяся в пределах прохладных белых помещений, целиком поглотила Гидеона. Даже в столь поздний час техники продолжали суетиться среди странных инсталляций, макетов и столов, заставленных зачехленным и таинственным оборудованием. Гидеон последовал за Гарзой к лифту, который с очень медленной скоростью доставил их на верхний этаж. Минуту спустя он стоял в том же самом конференц-зале, оформленном в стиле Дзен, и Глинн снова сидел в инвалидном кресле во главе огромного деревянного стола из бубинга. Окно, у которого Гидеон стоял в этот же день, только утром, сейчас было закрыто жалюзи.
Гидеон чувствовал себя опустошенным, выпотрошенным и очищенным, как рыба. Он был удивлен и немного раздражен, обнаружив Глинна нехарактерно оживленным.
— Кофе? — спросил Глинн с азартным блеском в единственном здоровом глазу.
— Да, — Гидеон упал в кресло.