— А то чего бы я сюда поперся? — вполне резонно ответил он. — Эй, парень, мы уже на месте, можно выходить!
С противоположной стороны машины хлопнула дверь, и показался Витя Маслов. Значит, все-таки решился, подумал я и, поздоровавшись, предложил ему проходить в дом. Сергей тем временем возился у задней двери своего фургона. Наконец размотал проволоку, которая там была вместо замка, распахнул створку и начал прилаживать три доски из кузова на землю. Обернувшись ко мне, он с видимым беспокойством осведомился:
— Михалыч, ты… это самое… не передумал? А то если у тебя сейчас всех денег нет, так я могу и того… подождать.
— Да куда уж тут раздумывать, — хмыкнул я, — выкатывай свою ласточку, деньги при мне.
Серега исчез в глубине своего фургона, и вскоре по доскам скатилось тульское изделие с неудобоваримым именем «ТМЗ пять точка девятьсот семьдесят один». То есть трехколесный грузовой мотоцикл повышенной проходимости.
— Не прогадал ты, Михалыч, — возбужденно тараторил Сергей, — хрен сейчас где такое найдешь! Эти, блин, квадроциклы стоят дороже машины, груз толком положить некуда, а если что сломается — все! А тут… состояние — лучше нового! И полный кузов запчастей, из них еще один такой можно собрать. Работает хоть на бензине, хоть на самогоне! Заводится с полтыка!
Для иллюстрации последнего постулата он лягнул кикстартер, и движок действительно затарахтел.
— А прогреется — так и вовсе с электростартера заведется! — не унимался взбудораженный продавец.
Его энтузиазм был в общем-то понятен, ибо Сергей запросил за это транспортное средство тридцать пять тысяч. По отношению к реальной стоимости сумма была завышена раза в два, если не в три, а для здешних мест она являлась и вовсе фантастической. Скорее всего, он просто собирался поторговаться, но я лишил его этого удовольствия, согласившись сразу.
— Держи деньги, — прервал я его излияния, — и отгони свою ласточку к сараю.
— Она уже твоя, — на ходу отозвался он, — сам удивишься, сколько она тебе прослужит! А соберешься регистрировать — только скажи, это я мигом организую, у меня свояк в райотделе работает.
Отделаться от Сергея удалось только минут через пять, потому как на радостях от внезапно свалившегося богатства он порывался прямо сейчас обмыть сделку. Но наконец, напоследок взревев прогоревшим глушителем, фургон уехал, и я смог уделить время своему гостю.
Родители Виктора были моими соседями по этажу с семидесятого года, а в восьмидесятом у них родился сын. Очень поздний сын: ведь матери тогда было хорошо за сорок, а отцу — немного за пятьдесят. Естественно, они не чаяли души в своем чаде. И, что столь же естественно, ни малейшей пользы это ему не принесло, а скорее наоборот. Нет, мне, конечно, встречались и более не приспособленные к жизни люди, но далеко не каждый день.
Школу Виктор посещал только до пятого класса. А когда после развала Союза в образовании начались какие-то метания с частными гимназиями, домашними обучениями и прочими экстернатами, предки забрали его из школы, и дальнейшая учеба проходила на дому. Виктору повезло, что его родители дожили до получения своим чадом аттестата, потому как иначе жертве домашнего образования светила бы и вовсе не завидная судьба. Кстати, следствием его образования явилось то, что Маслов-младший не служил в армии. Ведь военкомат заводит карточки на основе школьных списков, а там-то его и не было! То есть про него просто никто не вспомнил, и никаких повесток он не получал.
Но парнем он все-таки был довольно способным и ухитрился как-то поступить в Московский педагогический университет, мне более известный под старым именем МОПИ имени Крупской.
Пока он учился, умер его отец, а через год после получения диплома — мать. Она просила меня позаботиться о Викторе, и это явилось одной из причин того, что сегодня он оказался моим гостем. Вторая была в том, что чадо мало того что являлось учителем истории, так еще и знало французский язык. Причем он утверждал, что знает и его старый диалект, на котором разговаривали всякие Генрихи Валуа, Маргариты Анжуйские и прочие Людовики Бурбоны.
Вообще, его коньком была средневековая Франция, а ведь мы и собирались куда-то примерно в конец Средних веков. Ну или чуть в более поздние времена, не столь важно. Правда, на противоположную от Европы сторону земного шара, но лично я вовсе не был уверен, что так и останусь там сидеть до самой смерти. А уж если слова Ильи про омоложение окажутся правдой, то и тем более.
Имелась и третья причина. Одинокий лоховатый парень, живущий в двухкомнатной квартире на площади Гагарина, даже в наши сравнительно спокойные времена относится к группе повышенного риска. Пока я был помоложе и жил в Москве, еще имелась возможность как-то помочь в случае чего, но за последние четыре года она сильно уменьшилась, а с моим исчезновением, понятно, пропадет вовсе.
— Вообще-то мы договаривались на четыре часа, — заметил я своему гостю, — а сейчас уже шесть.
— Я писал завещание, — гордо сообщил мне Витя.
— И про что, если не секрет?
— Про квартиру. В случае моей смерти или исчезновения она должна быть продана, а деньги переданы детскому дому в Подольске. Я оставил его на письменном столе.