Долгое время она наблюдает за ходом войны. Это все равно что смотреть в дуло револьвера, видеть, как неотвратимо поворачивается барабан, слышать щелчок, предшествующий грохоту и вспышке, стирающей все цвета, кроме черного и белого.
И только тогда она понимает, что представляет собой Абсолютный Предатель.
Она закрывает глаза, ложится на холодный песок и вытягивает руки вдоль тела, словно труп. Она вслушивается в равномерный шум моря.
Он хотел, чтобы я это увидела, думает она. Он знал, что я собираюсь сделать. И потому оставил меня здесь.
Впервые за много столетий внутри нее растет пустота и желание покончить со всем и сразу.
Ты грустишь? спрашивают ее демиурги. Мы покажем тебе что-нибудь еще! Мы художники неба, строители мира, певцы и преобразователи!
Она сжимает руки в кулаки так, что ноют костяшки пальцев. Затем садится и смотрит на темнеющий берег. Ее следы ровной цепочкой повторяют изгиб прибоя.
Жозефина поднимается.
Теперь моя очередь вам кое-что показать, говорит она. Если вы мне поможете, мы сумеем создать вам друга.
Мы слушаем! Мы сделаем! Мы создадим! раздается ей в ответ хор демиургов.
Она идет вдоль берега, устало ступая по собственным следам. У ног плещутся холодные волны.
В небе начинается настоящее светопреставление. Жозефина не обращает внимания. Она занята. Из песка и воспоминаний она строит свою последнюю надежду.
Мы едва успеваем пройти орбиту Марса, как Матчек познает все истины Нарнии и помогает мне отыскать след Миели.
— История не может на этом закончиться! — говорит он, откладывая книгу.
Это большой потрепанный том с фиолетовой обложкой, где на круглой, похожей на окно иллюстрации изображены сражающиеся армии. Матчек поднимает фолиант обеими руками четырехлетнего мальчика, но не справляется, и в результате книга шлепается на стол передо мной.
«Последняя битва», К. С. Льюис, читаю я, сдерживая вздох. Это вызовет серьезные вопросы.
Последние несколько субъективно воспринимаемых дней в крошечном вире нашего корабля под названием «Шкаф» прошли довольно спокойно. Я создал этот мир на основе рассказанного Матчеком сна. Это пропахший ладаном лабиринт высоких книжных стеллажей, хаотично заполненных томами самых разных цветов и размеров. Обычно мы с Матчеком сидим за грубо сделанным деревянным столом маленького кафе в ярком свете рассеянных солнечных лучей, проникающих сквозь витрину.
Снаружи — нарисованная на воображаемом стекле — бурлит бесконечным движением Магистраль. Тысячи световихрей, скал-кораблей, штиль-кораблей, лучевых ракет и прочих разнообразных судов в сиянии солнечных парусов «Шкафа» сверкают мириадами фрагментов. А в глубине, в тени, синие и серебристые книги с фрактально сжатыми мыслями людей, джиннов и богов Сирра перешептываются между собой шелестящими голосами.
До сих пор Матчек спокойно читал книги, подперев подбородок кулаками. Меня это вполне устраивало: я был занят тем, что в предсмертной агонии Земли отыскивал следы Миели.
— Они просто не могут погибнуть! Это несправедливо! — заявляет Матчек.
Я перевожу взгляд на него и заставляю свою личную Магистраль — камень зоку, изумрудный диск с тонкими молочными прожилками внутри, подаренный дружелюбным китоморфом, — вращаться вокруг пальцев.
— Послушай, Матчек, — говорю я. — Хочешь, покажу фокус?