Ее веки опускаются. Сильви угасает. Она умирает. Она ошиблась. Надежды нет.
Но ребенок не уходит. Вместо этого девочка наклоняется к машине и протискивается в узкое пространство между дверью и окном — сначала голова, потом худенькие плечики. Шипение становится все громче. Сильви чувствует холод над бровью, разливающийся по ее щекам, чтобы, наконец, остановиться возле губ. Мотыльков теперь стало больше, шуршание их крыльев отдается в ее голове, в ушах, словно гром аплодисментов. Ребенок привлекает их. Они каким-то образом являются частью нее. У ее рта вдруг становится холоднее. Сильви открывает глаза и видит перед собой лицо девочки; рука поглаживает ее лоб.
— Нет...
Пальчики начинают исследовать ее губы, надавливать на зубы, и полуистлевшая кожа, словно пыль, осыпается ей на язык. Сильви непроизвольно думает, что это мотылек, который случайно залетел ей в рот. Пальцы уже глубоко внутри нее, трогают, нажимают, хватают, отчаянно пытаясь достать еще теплящуюся жизнь. Она отстраняется, пытается закричать, но тонкая рука заглушает ее голос. Сейчас детское лицо совсем близко, и Сильви может детально рассмотреть его. Это пятно, будто картина, писанная акварелью, попала под дождь: тени играют на нем, наползают одна на другую. Только глаза видны четко: черные и жаждущие, полные зависти к жизни. Рука отдергивается, и теперь губы девочки прижаты к ее рту, и он раскрывается благодаря усилиям ее зубов и языка. Сильви чувствует вкус земли, гниющих листьев и темной, мутной воды. Она пытается оттолкнуть девочку и упирается в кости, покрытые плесенью и полусгнившими лохмотьями.
В этот момент ее покидают последние силы, их высасывает ребенок-призрак; умирающая девушка стала добычей маленькой девочки.
Серой Девочки.
Ребенок голоден, очень голоден. Сильви зарывается руками в ее волосы, касаясь ногтями кожи головы. Она пытается отстранить девочку от себя, но та держит ее за горло, прижавшись ртом к ее рту. Сильви видит и другие нечеткие силуэты, столпившиеся чуть поодаль. Они собираются, привлеченные голодом Серой Девочки, хоть и не разделяют ее аппетитов, все еще слишком боятся подойти.
Вдруг Сильви перестала чувствовать рот девочки, и старые кости куда-то делись. Призрачные огни удаляются, а вместо них появляются другие, более яркие, они действительно освещают. К девушке подходит человек, и ей кажется, что она откуда-то его знает. Он окликает ее по имени:
— Сильви? Сильви?
Она слышит звук сирены.
— Останься, — шепчет Сильви. Она берет его за руку и притягивает к себе.
— Останься, — повторяет она. — Они вернутся.
— Кто? — спрашивает он.
— Мертвые... Маленькая девочка.
Она пытается избавиться от привкуса во рту и сплевывает, оставляя на подбородке кровь и прах. Ее начинает трясти, и мужчина пытается обнять ее и утешить, но безуспешно.
— Они... мертвы, — губы почти не слушаются ее. — Но у них... огни. Зачем... мертвым... свет?..
Мир для нее темнеет, и Сильви получает ответ на свой вопрос.
* * *
Волны бьют о берега острова. Окна почти всех домов темны. На Айленд-авеню нет машин, а ведь это центральная улица маленького поселения. Позже, когда наступит утро, почтальон Ларри Эмерлинг будет сидеть за своим столом, ожидая почтовую лодку, которая привезет первую партию корреспонденции этого дня. Сэм Тукер откроет магазинчик «Залив Каско» и выложит на прилавок дневной запас выпечки: пончики, круассаны и пирожные. Он наполнит кофейники и будет приветствовать по имени тех, кто заглянет к нему, чтобы подкрепиться чашечкой кофе, прежде чем сесть на первый паром в Портленд. Потом Нэнси и Линда Тукер откроют «Датч Диннер» на привычные семь рабочих часов — с семи утра до двух пополудни, и так семь дней в неделю, — и те, кто может позволить себе более свободное отношение к жизни, зайдут туда, чтобы позавтракать и поболтать, поедая яичницу с беконом и глядя в окно на маленькую пристань, куда с завидным постоянством, но каждый день в разное время прибывает паром Арчи Торсона.