Он не член этого тесного сообщества. Он чужак, и так будет всегда.
Но и великан в некотором роде тоже чужак. Его колоссальное тело, его неуклюжесть, память о бесконечных насмешках, непрекращающийся шепоток за спиной — все это сделало его таким. Он родился здесь, здесь и умрет, но так и не поверит, что это его дом. Шерман решает, что присоединится к великану через некоторое время, но не сейчас.
Не сейчас.
Неожиданно великан поднимает голову, будто все еще слышит, как отплывает лодка Портлендского пожарного управления, увозящая тела Сильви и Уэйна на материк для вскрытия. Через пару дней островитяне соберутся на местном кладбище, чтобы увидеть, как два гроба опустят в могилы. Сильви и Уэйна похоронят друг рядом с другом после небольшой церемонии в маленькой баптистской церкви. К родственникам, друзьям с материка и прессе присоединится и большая часть тех, кто остается зимовать на острове. Пятьсот человек пройдут от церкви к кладбищу, а потом будут пить кофе с сэндвичами в «Американском легионе», а кто-то, если потребуется, что-нибудь покрепче.
И великан будет среди скорбящих, будет плакать вместе с ними и мучаться вопросами, потому что ему передали последние слова девушки, и ему почему-то страшно.
Они мертвы, но у них огни. Зачем мертвым свет?
Но сейчас на острове тихо и спокойно. На картах он числится как остров Датч, маленький клочок суши, что в полутора часах езды на пароме от Портленда, расположенный на самой границе залива Каско. Для тех, кто поселился здесь недавно (таких немало: некоторые не хотели оставаться на материке, другим это было не по карману), это действительно остров Датч. Остров Датч для репортеров, которые будут освещать похороны; для законодателей, которые определят его будущее; для торговца недвижимостью, ведущего переговоры о ценах на жилье; для туристов, которые летом приезжают сюда на день, неделю или месяц, до конца не проникаясь его истинным духом.
Но есть и те, которые называют остров старым именем, тем, которое первые поселенцы — о них Молоху снятся сны — дали ему перед тем, как были истреблены. Они называли его Убежищем, и он все еще является таковым для Ларри Эмерлинга, Сэма Тукера и его сестер, старого Торсона и немногих других, но они именуют его так только в узком кругу; произносят это название они всегда с каким-то благоговением, а порой с некоторым налетом страха.
Для великана это тоже Убежище, потому что отец рассказал ему историю острова, а тому, в свою очередь, его отец — так она и передавалась из поколения в поколение в их семье. Немногие чужаки знают ее, но семья великана владеет большими участками земли на острове. Они скупили ее, когда она никому не была нужна, даже государство не хотело покупать земли в заливе Каско. Именно благодаря управлению этих людей остров остается нетронутым, его наследие ревностно берегут и хранят память о былых временах. Великан знает, что остров этот необычный, и называет его Убежищем, как и все, кто чувствует, что чем-то обязан этому клочку земли.
Возможно, остров остается Убежищем и для мальчика, что сейчас стоит у полосы прибоя в Сосновой бухточке и смотрит вдаль, в море. Кажется, он не чувствует холода, и сила прибоя не заставляет его подаваться назад, и волны не грозят утянуть его за собой, лишив опоры. Его одежда сшита из грубого холста, за исключением куртки из коровьей кожи, которую смастерила для него мать. Она сидела у костра, подбирая лоскут за лоскутом, а он терпеливо ждал.
Лицо мальчика очень бледно, глаза темны и невидящи. Ему кажется, будто он пробудился после долгого сна. Он осторожно прикасается к синякам на лице, там, где рука мужчины оставила свой след. Затем он дотрагивается до шрама на горле, оставленного ножом. Его пальцы распухли, как если бы он долго был в воде.
Для мальчика, как и для острова, не существует прошлого, только вечное настоящее. Он оборачивается и видит некое движение в лесу; из-за деревьев появляются силуэты.