— Кать, я приеду, разберусь. Найду, кто это сделал — порву.
— Вот поэтому и не надо приезжать, — ответила Катерина Матвеевна. — Ещё не хватало, чтоб ты тут дров наломала. А того, кто это сделал, жизнь сама накажет. Поверь мне, уж я знаю.
Через неделю после окончания ремонта крыльца она уехала в город по делам, и кто-то опять «пустил красного петуха». На сей раз разрушения оказались серьёзнее — сгорело несколько прекрасных яблонь, которые Катерина Матвеевна очень любила. Дом не пострадал вообще: опять чудом начавшийся проливной дождь потушил пожар. Стихия как будто охраняла «ведьму».
Сжав губы и сверкнув голубым льдом глаз, Катерина Матвеевна пошла к дому Степана Обухова.
— Стёп, а Стёп! — позвала она, остановившись у крашеной калитки.
Хозяин оказался дома — чинил что-то во дворе. Мрачный с похмелья и растрёпанный, небритый, он прошагал вразвалочку к калитке и остановился в нескольких шагах, сверля Катерину Матвеевну тяжёлым взглядом.
— Чего тебе? — грубо спросил он.
Ясными и чистыми оставались глаза Катерины Матвеевны, даже тени злобы не было в них, только жутковатый ледок мерцал.
— Что худого я тебе сделала, Стёпа? — спросила она. — Скажи мне это в лицо, глядя прямо в глаза. Или струсил?
— А не пошла бы ты? — огрызнулся Степан.
— Или ты всё никак не успокоишься оттого, что я тебе когда-то отказала? — горько усмехнулась Катерина Матвеевна. — Так ведь испокон веку известно, что сердцу-то не прикажешь. И насильно мил никому не будешь. Ну, не люблю я тебя и никогда не полюблю!
— А кого ты любишь? — недобро щурясь, прошипел Степан и сжал в руке топор так, что даже суставы пальцев побелели. — Эту… «родственницу» свою?
Ни один мускул не дрогнул в светлом лице Катерины Матвеевны, всё так же ясно и беззлобно смотрела она на собеседника, но её облик медленно исполнялся какой-то сверхъестественной, пророческой угрозы, страшной и завораживающей в то же время. Как лучи солнца освещают землю сквозь предгрозовые чёрные тучи, такой же свет наполнял сейчас её глаза.
— А если бы и её, то что ж? — проговорила она. — Чем это тебя оскорбляет? Чем мешает? Какое тебе дело, кого я люблю? У тебя жена есть, вот о ней и думай.
На скулах Степана заиграли желваки, и он прорычал сквозь стиснутые зубы, потрясая в воздухе топором:
— Чего ты пришла-то? Чего тебе надо от меня?
— Мне-то от тебя — ничего, — приподняла уголок губ Катерина Матвеевна, но её глаза оставались всё такими же страшными и ясными, полными предгрозового света. — Знаю я, что это ты крыльцо мне поджёг и яблони спалил во второй раз. Хотел ты уничтожить дотла и дом, и сад мой… И всё дело моё, которым я живу, хотел ты прахом пустить, да только дождь оба раза помешал свершиться худому делу. Только заявлять на тебя в полицию я не стану, Стёпа. Зло не остаётся безнаказанным. Бог всё видит.
Голос её на миг прервался, светлые грозовые глаза дрогнули ресницами, увлажнились.
— Стёпа, прошу тебя, будь осторожнее. Берегись. Иначе расти ребёнку без отца, — проронила она сдавленно. — Не держу я на тебя зла, не желаю тебе ничего худого, но помочь ничем не смогу. Беду не смогу отвести, могу только предостеречь.
— Ка… какому ребёнку? — аж заикнулся Степан, бледнея.
— Твоему, — тихо сказала Катерина Матвеевна и, повернувшись, пошла прочь.
Топор, просвистев в воздухе, попал в старую черёмуху за оградой — совсем близко от Катерины Матвеевны. Чуть правее — и вонзился бы он ей меж лопаток, но знала она, что не в неё целился Степан. Уж он-то бы не промахнулся. Она медленно обернулась с мраморно-неподвижным, мертвенным лицом, не краше было и осатанелое, полубезумное лицо Степана, опустевшая рука которого, сжавшись в кулак, тряслась. Трясся и его небритый подбородок. Все знали, что никогда не ошибалась Катерина Матвеевна и пустых слов не бросала.