Две недели деревня переходила из рук в руки. Все дома превратились в руины, лишь три-четыре стояли с пробитыми, но уцелевшими стенами. Жизнь выходила из них судорогами, как из умирающего тела. Кое-где в темноте еще мерцали язычки пламени, хищно облизывающие почерневшие бревна, потрескивали камни, скрипели, притираясь друг к другу, куски металла.
Максимов постоял немного, прислушиваясь к этим звукам, и резким броском перебежал улицу.
— Вот черти! — тихо выругался он сквозь зубы. Если бы на посту не спали, сейчас по улице должны были дать очередь. Зацепить его, конечно, не зацепили бы, но шум подняли бы.
Он тихо приоткрыл калитку. От дома осталась куча битого кирпича, а забор с калиткой целы и невредимы. К таким парадоксам войны привыкаешь быстро и уже не удивляешься. Когда долго живешь в опрокинутом вверх дном мире и кроме собственной безопасности тебя уже ничего не волнует, только нечто из ряда вон выходящее способно на мгновение привлечь внимание. Таким событием сегодня днем стал баран, чуть было не повесившийся на куске арматуры. Ребята хохотали, наблюдая, как он отчаянно извивается всем телом, пытаясь освободиться от веревки, стянувшей шею. Потом вдруг разом опомнились, налетели и, освободив бедолагу, за несколько минут освежевали и выпотрошили.
Максимов сделал шаг к плите, на которой разделывали барана, и тут же из темноты вынырнула мощная овчарка-полукровка, вскочила на плиту и оскалила клыки. С перемазанной кровью морды капала вязкая слюна, во втянутом брюхе, громко урча, бился тугой комок. На войне собаки быстро превращаются в то, чем были тысячи лет назад, — в шакалов, пожирающих остатки человеческой охоты.
— Давай посмотрим, у кого больше прав, — сказал, улыбнувшись, Максимов.
Пес в сомнении перебрал лапами. Перед ним стоял самый опасный из зверей. Но вдобавок у него в руках было то, что грохочет и плюется огнем.
— Ты прав, пес. — Максимов положил на землю автомат. — Что теперь?
Больше всего псу хотелось броситься и впиться в горло посмевшего посягнуть на его добычу. Но он чувствовал, что звериного в этом человеке во сто крат больше, чем в нем, ошалевшем от голода и злобы псе. И отступил.
А человек извалял куртку в застывшей сукровице, потом бросил в нее оставшуюся баранью требуху, перехватил узлом и наклонился за автоматом. И тут пес зарычал и бросился на него.
Пес не понял, как вместо человеческой спины под ним вдруг оказалась пустота. Он тяжело шлепнулся на землю, уткнувшись мордой в пахнущую кровью куртку. Боли он не почувствовал, просто холодно, мертвенно холодно вдруг стало под левой лопаткой…
Максимов положил мертвого пса в двух метрах от палки, воткнутой Миланом. Как и думал, снаряд оказался обычной миной. Парень напутал. Сегодня артиллерия по деревне не работала. Отступающие за холм хорваты с десяток раз вяло и неприцельно шарахнули по деревне из минометов.
Осторожно разгреб землю, нащупал оперение мины.
— Порядок! Только не дергайся, Макс, — сказал он сам себе. — А то можно и в самом деле взлететь на воздух.
Привязал к палке гранату, осторожно выпрямил усики на чеке и продел в кольцо конец лески. Высыпал из куртки кровавое месиво, стараясь забрызгать побольше земли вокруг мины. Куртку отбросил туда, где лежал пес. Вытер пальцы о штаны, аккуратно подхватил леску и стал отходить к краю огорода.
Лески хватило на двадцать метров. Максимов залег на холодной от ночной сырости земле почти на самом краю оврага.
«Дело было вечером, делать было нечего. Пошел дурак проверять посты. Мимо собачка бежала. Собачка, тварь неразумная, мину разбудила. Взлетела на воздух. И дурак вместе с ней. Вот и вся сказка. Кого нам жалко? А жалко нам автомат, — вздохнул Максимов. — Но без него не поверят. Придется тебе. Макс, пилить с одним ножом да пистолетом. А и хрен с ним, прорвемся. Быстро, число!»
— Семь, — ответил он сам себе вслух, назвав первое пришедшее в голову. — Пусть будет семь!
На счете семь он дернул леску. Через три секунды ухнул взрыв. И сразу же в трех концах деревни в темноту веером пошли трассеры. У дома, где заночевал отряд, загомонили на разные голоса. Потом и оттуда началась пальба. Лупили вокруг себя, еще не сообразив, что произошло. С холмов, где засели хорваты, гулко ударил ДШК.
— Разведка боем, мать вашу за ногу! — засмеялся Максимов, скатываясь в овраг.
Олаф — Норду
Завербован для участия в силовых акциях на территории Москвы и области. Отход залегендировал. Маршрут движения: Сплит — Пескара — Турин — Франкфурт — Москва. Прошу сообщить вариант связи для Москвы.