В те годы-то и заводов никаких не было. Тока-тока приехал народ их ставить. Людей много понагнали — всё крепостных. А мастерами в ту пору немцев назначили. Пока отдельны дома им не сладили, все в одной хибаре жили. По-первой друг друга чурались. Немцы-то свою половину занавесочкой отделили, с крепостными, видать, им зазорно вместе было. А наши тоже с ними не очень — говору русского оне не разумеют, знай, только указания давать горазды.
Но потом, как работа заладилась, побойчее стали. То одно спросят, то другое. Пообвыклись. Среди наших один выискался — Игнаткой звали — что стал с немцами теми разговоры длинные вести. О житье-бытье, да о богатствах всяких. Мы уж наслышаны все были от приказчиков — чего нам тут всем делать придется. Только и гадали — золотишко добывать пошлют, али каку другу руду.
Среди немцев тоже такой нашелся, наподобе Игнатки, — говорун. Мы его так и прозвали — Говорун Амадеич. Молодой в ту пору был. Всё перед нашими хвастался. И что знают они поболе нас, и что умеют то, до чего мы и додуматься не могли. А уж что до работы, так тут их первее нетути.
Насчет работы не скажу, не видел. Только шибко он надоел нам рассказами своими пустопорожними, а боле всего — хвастовством.
Не помню, в какой день было, а зашел разговор о волшбе всякой, о народце малом, о домовых, да леших. И опять Амадеич тут как тут.
— У нас, — говорит, — не в пример вам. Ваши домовые да овинники — те же мужики, только маленькие да волосатые. Хозяйством занимаются или за домом присматривают. Наши же — почудеснее будут. В Британии — эльфы всякие с крылышками. Человечки маленькие, а летают. Или вот гномы — мастера знатные. Под землей живут, всякую тонкую работу исполняют. Умельцы. А золота у них да драгоценностей всяких — и не считают. Кто гнома увидит — тот клад непременно найдет.
Тут, конечно, Игнатка вылез, не удержался.
— Ха! Про гномов ваших не слыхивал и не видывал. А и у нас есть народы, что под землей живут, да мастерством владеют.
— Что за народы? — Амадеич спрашивает.
— Про чудь белоглазую слыхивали?..
Наши-то мужики про то знали, да Игнатка горазд был всяки байки травить — одно удовольствие слушать. Потому и не признались. А немцам, конечно, впервой. Вот и стали всем скопом просить: «Расскажи, да расскажи».
Ну, Игнатка не стал кочевряжиться. Ему только волю дай — цельный день болтать языком будет. Все уж заране рты пооткрывали. Ан, нет. Не вышло безделицу послушать. Как клещами из него слова тяни. Только и сказал:
— Видел я ее. Как из горы выходила. А потом — назад ушла, в гору.
— В какую гору? — Амадеич спросил. Ему, знамо, интересно было. Должно посмеяться хотел.
— Гора приметная. Недалеко тут, верст пять. Склоны лесисты, кое-где камни торчат, и макушка гола. Тракт проезжий прямо у подножия. Как с тракта сойти — вкруг горы — там и видел чудь эту.
Немцу загорелось самому глянуть — что за чудь такая. Сговорились с приказчиком, дескать, руду искать, — тот и отпустил на три дня. Вчетвером пошли — Игнатка, конечно, Амадеич, старшой, да я. Меня на тот случай взяли — что если вдруг заплутаем, так я выведу. Может, то дар у меня такой — дорогу находить, может, еще что. Да только из любого места всегда обратный путь найду. Помнится, когда ребятишками были — спорили. Отводили меня в лес, глаза вязавши, и оставляли. Всегда за мной спор был.
Ну, вот с утра, стало быть, и пошли. Оделись по-походному. Даже немцу одежу подходящу нашли — в его-то тряпках по кустам да буреломам хода совсем нет.
Сначала дорога хороша была — быстро шли. А потом, как с тракта свернули, совсем пройти невмочь стало. И чего Игнатка поперся сюда? В первый-то раз? Золотишко искал, должно быть.
Потом в гору повернули — по ущелью пошли. Там и куста не росло. Вроде бы должно легче идти, ан, нет. Скалы скользкие, острые. Наступишь не там — камень шатается, из-под ноги выскочить норовит. Упадешь — живого места не будет.
Дошли. Видим — вход в пещеру.
Игнатка говорит:
— Скройтесь здесь, за камнями. У нас договор был, что один я приду. Увидит она вас — несдобровать.