Али вполне мог сойти за сумасшедшего, но он все же был здесь, а не там.
— Израиль просто хочет, чтобы его оставили в покое, — улучив паузу в его бреде, сказала я. — Или ты хотя бы на минутку не можешь допустить, что он тоже имеет право на существование?
— Только не в Палестине. Пусть устраиваются где-нибудь в другом месте, скажем, в Австралии.
— Тогда уж лучше на Луне.
— Отличная мысль! Уж сколько лет евреи оскверняют наши святыни. Но скоро мы лишим их этого удовольствия.
— А как же с нашими святынями в Иерусалиме? Как со Стеной Плача?
— Нашими? — переспросил он, сузив глаза.
Я вовсе не так хотела сказать ему об этом, но теперь было поздно, да уж и не важно.
— Да, — сказала я вызывающе. — Нашими. Моими.
Я росла и воспитывалась в России, вне еврейской религии и культуры. Я никогда не была в Израиле и не испытывала потребности помолиться у Стены Плача. Но в этот момент я остро почувствовала, что все это мое.
— Постройте себе другую стену, — сказал Али. — Можете все туда валить и плакать. Надеюсь, у вас будет о чем поплакать. Мы вам в этом поможем.
«Сгорающий дом» остановился за секунду до того, и в наступившей тишине слова Али прозвучали достаточно четко. Я оглянулась и, к своему ужасу, увидела, что многие, должно быть, услышали его, и, что еще хуже, это были те, кого я знала. Среди них была и еврейская пара из России — Борис Рабинович и Вера Штейн, они смотрели на нас с одинаковым выражением шока на лицах.
Борис был аспирантом на факультете физики, и перед тем как приехать на учебу в Штаты, он жил в Израиле. Внезапно я вспомнила, что Борис служил в израильской армии, видел боевые действия в Ливане и даже был ранен. Уж кого-кого, но только не его я бы призвала в свидетели этой сцены.
Вне себя от гнева и унижения я просто выплеснула свое питье в ухмыляющуюся арабскую физиономию. Али оцепенел на мгновенье — лицо мокрое, со свежих его одежек капает пиво… Затем он мрачно сдвинул брови и угрожающе шагнул ко мне. Но дальше он не двинулся. Перед ним вырос Борис, твердый и решительный. Он был почти на голову ниже Али, плотный крепыш в очках из роговой оправы. Когда-то он на меня поглядывал.
— Не смей ее трогать, дерьмо, — сказал Борис сквозь стиснутые зубы.
Ничего не ответив, Али сильно его толкнул. Но Борис не упал — в быстром развороте он перенес свой вес на переднюю ногу и ударил Али локтем под ребра. Али отшатнулся, а затем бросился на Бориса, размахивая кулаками. Борис увернулся от ударов, но один попал в цель. Очки слетели с его лица и упали где-то в углу. Раздался звон разбитого стекла. Борис быстро заморгал. Из носа у него текла кровь. Али ударил его кулаком в живот, и Борис согнулся пополам — он потерял дыхание и лицо его побагровело. Я почувствовала, как ему больно, будто это меня ударили. От ярости у меня потемнело в глазах. Чтобы Бориса так вот избивали — этого я не могла вынести. Я оглянулась в поисках подходящего оружия. На соседнем столе я увидела большой металлический поднос, уставленный пустыми банками из-под пива и прохладительных напитков. Я схватила поднос, так что банки полетели во все стороны, и ударила им Али по затылку. Кажется, поднос не причинил Али особого вреда, но грохот при ударе был оглушительный. Али был ошарашен. Раздался смех и возгласы в знак поддержки. Я поняла, что эта стычка привлекла, к несчастью, внимание довольно большой аудитории. Щеки мои горели от стыда. Я подняла над собой поднос и снова ударила Али. И еще раз. Он резко развернулся и выбил поднос у меня из рук. Тем временем Борис восстановил дыхание и нанес Али капитальный удар в челюсть. В этот момент, прокладывая себе дорогу сквозь толпу, появились два человека из охраны колледжа. «Все, будет, ребята», — сказал один из них. Как в кино, они подошли сзади к Али и Борису и завернули им руки за спину. Толпа осуждающе загудела. Люди из охраны пытливо вглядывались в лица студентов. Один из них встретился со мной глазами. Я нырнула в толпу, бросилась из зала, спустилась по ступенькам и выбежала из здания. Во дворе я заставила себя замедлить шаги и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Вечер был холодный и ясный, в небе стояла луна, мимо нее медленно плыли облака. Не торопясь я пошла по территории колледжа, с удовольствием ощущая на горящем лице зимний воздух. Пока я дошла до общежития, я уже полностью успокоилась. В комнате я села за стол и набросала план сочинения по экономическому развитию, где рассматривался вопрос выбора подходящей технологии для сельского хозяйства в слаборазвитых странах. Работа моя подвигалась. В общем и целом, ничто так не помогает собраться с мыслями, как небольшой стресс.
На следующий день моя выходка предстала передо мной уже в совсем другом свете. Не было сомнений, что благодаря Вере и Борису эта история пойдет кругами по русско-еврейской общине университета. Принадлежность к этническому меньшинству во многом напоминает жизнь в маленьком городке. Все знают, чем ты занят, и полностью спрятаться от них невозможно. Мне была ненавистна мысль, что я дала своим соотечественникам повод для каких-то сплетен. Но больше всего мне был ненавистен Али — за то, что он меня оскорбил и поставил в дурацкое положение.
К полудню я уже чувствовала себя несчастной. И когда позвонила Эми с предложением пойти куда-нибудь позавтракать, я обрадовалась возможности снять с себя тяжкий груз. Мы съели сандвичи в нашем любимом кафетерии, вернулись пешком к университетскому городку и сели на ступеньки библиотеки Батлера. Вышло солнце, и в воздухе была весна. Для начала марта день был непривычно теплый, и все ступеньки были настолько обсижены студентами, что мы с трудом нашли свободное местечко.
— Ну и как вчера было? — спросила Эми.
— Дерьмо, а не игра. Мы проиграли больше двадцати очков.
— Это я знаю, — терпеливо сказала Эми. — Как у тебя с Али?
— Еще хуже. Ты ведь меня предупреждала. Надо было тебя послушаться. Теперь я в таком дурацком положении, что мне стыдно на люди показаться в колледже.