— Да, — так же тихо отозвался Аркадий, он говорил быстро и очень четко, слова щелкали друг о друга как костяшки счетной доски. — Глубинные бомбы, длинными сериями, похоже, долбят внешние акустические станции и энергетические узлы. Идут полукругом, сужают кольцо. Взрывы сливаются, сосчитать не могу, десятки.
— Кто?
— Не знаю, слишком далеко. Быстрые винты, не меньше четырех, скорее — больше, как минимум эсминцы. И еще что-то линкорообразное, но точно не скажу.
— Что происходит? — достаточно громко произнес Егор Радюкин, подводники синхронно взглянули на него и так же синхронно обозначили знак молчания.
— Нас бомбят, — в двух словах объяснил Илион, напряженно размышляя.
— Кто? — с недоумением спросил ученый, инстинктивно понизив голос.
— Негодяи, — исчерпывающе сообщил Шафран.
— Откуда?..
— Из страны негодяев.
— Но зачем?..
— Разберемся, когда выдубим их скальпы.
Крамневский не вникал в этот содержательный диалог, он думал.
Подводная индустрия обладала одной очень неприятной особенностью — она оказалась крайне уязвима для любых злокозненных действий. Слишком много тонких и сложных механизмов, слишком враждебная среда вокруг. Одна ошибка, одно повреждение — этого достаточно, чтобы погубить и технику, и людей. Каждая из великих держав, штурмующих океан, имела множество возможностей, чтобы щедро навредить соперникам, но могла получить столь же весомый ответ. Поэтому с самого начала великого похода в глубину действовал неписаный, но жесткий закон, принятый и соблюдаемый всеми — гражданские объекты не являются целью для диверсий и саботажа. Искушение велико, но каждый понимал, что в случае малейших подозрений против виновного выступят все, забыв распри и разногласия. Как, по легенде, ответил директор «Deep research» Стивен Джебс на предложение взорвать донный нефтепровод конкурентов — «Мне проще утопить их в корпоративном арбитраже, чем давать объяснения партнерам. Мертвецу не нужны прибыли».
Даже нигилисты и анархисты, за редчайшими исключениями, опасались связываться с подводным террором, потому что по традиции в таких случаях не действовали никакие законы, конвенции и уставы. Великие державы спускали с поводка все спецслужбы с одним единственным приказом — найти и убить, невзирая на положение и связи. И случалось так, что на пике очередной «военной тревоги» флоты расчехляли стволы и готовились к схватке, а сводная русско-английская карательная группа гналась за злодеями по наводке американцев, пользуясь неограниченным кредитом немецких и французских банков.
В таком мире, в таких условиях открытая атака гражданского комплекса, с множеством специалистов, собранных со всех континентов, детскими экскурсиями, развлекательными центрами и туристами была не просто невозможна — этого просто не могло произойти, так же как солнце не может взойти на западе и отправиться на восток.
Но кто-то же использовал военные корабли и тяжелое вооружение…
Оставалось только одно разумное объяснение — Шафран ошибся, приняв за глубинные бомбы какую-то техническую неисправность или аварию. Это тоже было на грани возможного — механик-оператор проработал в глубине более сорока лет и не оступался никогда — но все же более разумно, нежели организованное нападение. В тот момент, когда это объяснение окончательно сформировалось в голове Илиона, Аркадий сказал:
— Нет оповещения.
И безумная картина стала реальностью.
Безопасность людей — вот альфа и омега всей подводной жизни. Туристы, посетители, прочие гражданские обычно не замечают сложнейшего и отлаженного механизма контроля безопасности, но он существует, ни на мгновение не прекращая свою работу. В ту же минуту как произошла авария, должно последовать экстренное объявление по общей сети, вывод спецперсонала, а так же подготовка к аварийной герметизации всех переходов. Далекие подводные взрывы и отсутствие всякой видимой деятельности аварийных служб могли означать лишь одно — случилось нечто такое, что парализовало отлаженную и отшлифованную десятилетиями систему, готовую ко всему, вплоть до появления легендарных морских чудищ.
Значит — атака.
Значит — счет времени идет на минуты, если не на секунды.