Он мягко высвободился из ее рук и ответил:
— Увидишь ты море или нет, не имеет никакого значения. Важно, что я его вижу.
Чуть позже, шагая по улице, Мейсон подошел к тому месту, где стоял прошлой ночью, наблюдая, как, пенясь и шипя, к нему приближаются волны. Из домов, которые в его видении накрывала вода, доносились самые обычные будничные звуки. Пожелтевшую от июльской жары траву на лужайках поливали вращающиеся фонтанчики — в лучах яркого солнца тут и там возникали разноцветные яркие радуги. Между деревянными заборами и водяными шлангами лежал толстый слой летней пыли, нетронутый со времен прошедших ранней весной дождей.
Улица, один из дюжины пригородных бульваров, окружавших город, тянулась на северо-запад примерно на три сотни ярдов, а потом выходила на большую открытую площадь, где располагался местный торговый центр. Мейсон прикрыл глаза рукой, чтобы не мешало солнце, и посмотрел на часы на башне здания библиотеки и на шпиль церкви — только они и выступали среди бурлящих протуберанцев моря. Все было именно так, как он запомнил.
Чем ближе они подъезжали к торговому центру, тем ниже становилась дорога, пока наконец не стала, по удивительному совпадению, границей берега призрачного моря. Отсюда до города оставалось всего около мили, и узкая невысокая гряда составляла часть края большого естественного бассейна, внутри которого находилась аллювиальная равнина, заканчивающаяся небольшими меловыми залежами. И хотя его частично скрывали дома, Мейсон узнал мыс, возвышавшийся в море, словно крепость. Огромные волны разбивались о его основание, в воздух летели снопы брызг, а потом с гипнотической медлительностью падали, падали в отступающую воду. Ночью мыс казался больше и уже, напоминая неприступный бастион, защищающий берег от стихии. Мейсон пообещал себе, что как-нибудь вечером придет на мыс, чтобы волны разбудили его, когда он уснет на его оконечности.
Мимо проехала машина, и водитель удивленно посмотрел на Мейсона, который остановился посреди дороги, задрав к небу голову. Решив, что не стоит усугублять свою репутацию весьма эксцентричного, любящего одиночество, постоянно занятого собственными мыслями мужа красивой, но бездетной миссис Мейсон, он повернул на улицу, идущую вдоль каменистого уступа. Направляясь к мысу, Мейсон время от времени поглядывал на заборы, пытаясь увидеть залитые водой сады и застрявшие машины. Или дома, пострадавшие от морской стихии.
Первое видение моря посетило Мейсона всего три недели назад, но он не сомневался в том, что оно реально. Он уже знал, что, уходя, вода не оставляет никаких следов на сотнях домов, погрузившихся на морское дно, и больше не опасался за судьбу утонувших людей, которые, очевидно, мирно спали в огромной водной постели, в то время как он любовался блистающими волнами, разбивающимися о крыши домов. Несмотря на этот парадокс, именно уверенность в истинности происходящего заставила Мейсона рассказать Мириам, что однажды ночью он проснулся, услышав рокот волн за окном, а когда вышел, обнаружил залитые водой улицы и дома. Сначала Мириам просто улыбалась, принимая рассказ мужа как очередную иллюстрацию его необычного внутреннего мира. Потом, три ночи спустя, она проснулась оттого, что услышала, как Мейсон, вернувшись домой, закрывает на замок дверь, и испугалась, увидев его покрытое испариной лицо. Он тяжело дышал.
На следующий день она все время оглядывалась на окно, надеясь увидеть там хотя бы какие-нибудь признаки моря. Кроме самой чрезвычайно странной истории ее беспокоило полнейшее спокойствие, которое Мейсон демонстрировал перед лицом ужасающего апокалипсиса, существующего только в его сознании.
Устав, Мейсон присел на низкую декоративную стену, отгороженную от близлежащих домов кустами рододендрона. Несколько минут он развлекался, рисуя палочкой узоры в белой пыли у своих ног. Бесформенная пассивная пыль каким-то непостижимым образом обладала теми же качествами, что и ископаемый моллюск, испуская загадочный тугой свет.
Впереди дорога изгибалась и уходила вниз, к полям. Меловой склон горы, покрытый плащом зеленого торфа, выделялся на фоне синего неба. На нем поставили металлический домик, а возле входа в шахту сновали крошечные фигурки, которые деловито устанавливали лебедку. Мейсон, отчаянно жалея, что не взял машину жены, наблюдал за тем, как они по одному спускаются в шахту.
Эта сложная пантомима весь день стояла у него перед глазами, даже потом, когда он вернулся домой и устроился в своей библиотеке. Она произвела на него такое впечатление, что частично заслонила воспоминание о черных волнах, мчащихся по ночным улицам. Сохранять спокойствие Мейсону помогала неколебимая уверенность в том, что и остальные скоро узнают о наступлении моря. Когда Мейсон отправился спать, он увидел одетую Мириам, которая сидела в кресле у окна, на лице у нее застыло выражение спокойной решимости.
— Что ты тут делаешь? — спросил он.
— Жду.
— Чего?
— Море. Не волнуйся, просто не обращай на меня внимания, ложись спать. Я могу посидеть и в темноте.
— Мириам… — Мейсон устало взял ее за тонкую руку и попытался поднять с кресла. — Милая, чего ты этим добьешься?
— Разве ты не понимаешь?
Мейсон сел в изножье кровати. По какой-то причине он не только хотел защитить ее, но и сделать так, чтобы она не увидела море.
— Мириам, неужели тебе нужно объяснять? Вполне возможно, что на самом деле я его не вижу… понимаешь, в обычном смысле слова. А если я… — Мейсон начал импровизировать. — Вдруг это всего лишь галлюцинация или сон?
Мириам покачала головой и вцепилась в подлокотники кресла:
— Я так не думаю. И вообще — я хочу понять.
Мейсон лег на кровать.