— Мам, а это ничего, что мы о нем сейчас за глаза? Это как с партийной точки зрения — морально?
— Ну, точно — дура, — махнула рукой мать. — Только так и надо.
Нельзя человеку вот так просто в лоб сказать, что он не гож, что не так делает. Это можно только в порядке дружеской критики, на собрании, когда кругом все свои, все партийные, и все так же критикуют друг друга и одновременно занимаются самокритикой.
Коллектив, собрание — вот тут только при нем. А пока мы как бы готовимся, ясно? Мы обсуждаем темы для критики, чтобы потом повлиять на критикуемого. Ясно тебе?
— Но ведь он не может в райком? Он же беспартийный?
— Все мы когда-то беспартийными были. И что хорошего, кстати?
Нечем гордиться. Беспартийный он… Вот как все — так и он чтобы.
Где принимают в партию? В райкоме. Кого принимают? Беспартийных. Вот надо прийти, поговорить, присмотреться. С секретарем нашим поговорить. Наш секретарь — очень сильный, знаешь ли. Его и в центре уважают, зовут в столицы, но он отказывается. Ему наша первичная организация ближе. Ему мы, простые партийцы — роднее. Хороший у нас секретарь… Так он вот поговорит с твоим, побеседует. Раз поговорит. Два поговорит. А там, глядишь, и выведут его перед собранием, твоего-то, да и примут в партию со всем его желанием. А уж в партии грешить — ни-ни! Все по закону и по нашей партийной морали! И никуда он тогда от тебя не денется. Ну, как?
— Ой, мам, да если бы не ты — хоть в петлю лезть. А ты так все разъясняешь, так все понятно и правильно…
— Так я в партии уже двадцать лет — вот и считай. Тут мой партийный опыт, моя вера в светлое будущее, мои товарищи, наш секретарь, наконец. Все тут! — она звонко шлепнула себя по лбу, поморщилась — не рассчитала силу удара, потерла лоб, собираясь с мыслями.
— В общем, готовь своего к тому, что в субботу он со всеми вместе, как нашенский, родной, а не какой-то там иностранец, пойдет в райком. А уж там я его к секретарю подведу, подведу…
— Но, мама, как же готовить-то? Он же упрямый — не пойдет! Мать пожевала тонкими губами, подняла стопку, заглянула внутрь, будто ища там ответ. Вдруг расплылась в торжествующей улыбке:
— Так мы же тебя поведем с народом знакомить! Заявление там сразу напишешь. Устав возьмешь для изучения. Программу почитать надо опять же. Как он тебя одну в райком отпустит? Это же тебе не церковь какая — это ПАРТИЯ!
По субботам, обычно сразу после футбола, показывали политику. В два — футбол, то есть когда народ в основном уже проснулся после вечера пятницы и после рабочей недели, протер глаза и даже уже позавтракали многие. А в шестнадцать, к обеду, как лучшее блюдо, как десерт, давали политику. Старики говорят, что раньше политику вообще никто не смотрел.
Мол, скучная она, эта политика. Ну, старики же, что с них взять. Темные они совсем. Политика — это ж самое интересное, что есть в телевизоре! Сначала всегда играли гимн, показывали флаг, а потом… О-о-о!
Потом все и всегда было по-разному. Даже был специальный канал, где можно было, послав SMS с коротким номером, поучаствовать в розыгрыше догадок: а что там будет в политике этой субботой, сразу после гимна? Петр Мамонов, сорока лет от роду, токарь пятого разряда, отличный семьянин, беспартийный, отец двух дочек, таких вот SMS не посылал ни разу. Это ж чистая разводка для лохов! Там и деньги со счета снимают не малые. Конечно, если выиграешь — приз просто офигенный. Но мы, что, говорил он жене, бедные, что ли? Одеты все, обуты, накормлены, телевизор вон — во всю стену. Чего еще надо нормальному человеку? И все равно каждую субботу он садился к телевизору и, поболев за родное и с детства любимое «Динамо»… А! Вот это еще надо объяснить. Он болел за «Динамо», потому что жил недалеко от стадиона, и от завода имел годовой абонемент. Вот как пришел на завод, еще пацаном совсем, так и стал абонемент использовать по назначению — ходить на футбол. Потом-то пришлось делиться. У старшей дочки парень тоже футболом увлекся. Да и погулять молодым хочется отдельно от родителей. Вот Петр и отдавал абонемент (он был на предъявителя) Ольге Петровне — дочке своей. А сам, следовательно, с двух часов подпрыгивал в кресле у телевизора, настроенного на футбольный матч любимой команды. После футбола был пятнадцатиминутный перерыв, во время которого можно было выйти на лоджию, перекурить, отдышаться, вспоминая перипетии матча, поругать вполголоса своих защитников или похвалить нападающих, но как только звучали первые такты гимна, беспартийный токарь Мамонов опять сидел перед телеэкраном во всю стену и в нетерпении подзуживал:
— Ну, начинайте уж вашу политику, начинайте! По рейтингу субботняя «Политика» стояла на первом месте.
Статистика утверждала, что эту программу смотрело практически все население страны. Продажа дисков с записью прошлых сезонов «Политики» приносила весомый вклад в бюджет государства. К «Политике» с кухни приходила и жена. Пока шел футбол, она смотрела по второму телевизору очередной бесконечный сериал про «Маменькиных сынков». А вот к «Политике» — шла к мужу, втискивалась в то же кресло, обнимала его, приникала всем телом тепло и приятно, шептала на ухо:
— Ну, Петь, что сегодня-то, как думаешь? Петя думал с минуту, солидно сдвинув брови, а потом отвечал:
— А какая разница? Все равно ведь не догадаемся!
— Нет, ну ты как думаешь?
— Я думаю…, — он делал паузу, вспоминая, что и как происходило. — Я думаю… А как фамилия-то нового?