– Твоя мать не рассказывала.
Я кивнул.
– А как ее звали? До брака, в смысле?
– Не знаю. – Он нахмурился. – Нет, погоди… кажется, знаю. Минутку, Владимир, сейчас поищу.
Он вышел из комнаты; уютный альковчик, Нойш-па его переоборудовал под библиотеку. Где-то перез полчаса дед вернулся, держа клочок ветхого пергамента.
– Вот, у меня сохранилась записка от нее, – сказал он. – Я частенько задумывался над этой загадкой.
Я взял пергамент. Пожелтевший от времени, он пахнул так, как и должен был пахнуть, проведя много лет в запертой шкатулке. Я взглянул на него и нахмурился:
– Ты тоже не можешь это прочесть?
– Отчего же, могу. Это рунические письмена, какие очень, очень давно использовались в Фенарио. Говорят, даже до того, как там поселились фенарианцы. Иногда такие попадаются в старинных трактатах по Искусству, поэтому я их и выучил.
Он улыбнулся хорошо известной мне улыбкой; в глазах у деда искрились тайны – забавные, а не смертельные. Он снова взял записку; разбирая текст, ему пришлось отодвинуть пергамент чуть дальше от глаз, чем несколькими годами ранее. Дед откашлялся и прочел:
«Отец, еда была хорошей, а вечер восхитительным. Пожалуйста, прими мою благодарность от лица меня и Пишты. Мы оба очень ждем новой встречи с тобой. С любовью, Маришка Мерс Талтош.»
– Мерс, – повторил я.
Он кивнул.
Я пожал плечами:
– Ну и что тут загадочного?
– А? А ты сам скажи, Владимир, – глаза деда снова заискрились.
– Э… – начал я. – А что тут не так-то? Записка пришла после обеда, верно?
Он кивнул.
– Ну, тогда… да. – Если подумать, действительно. Сперва одно, потом другое… – Во-первых, зачем подписываться полным именем, когда всех дел – черкнуть «спасибо» на пару строчек? Во-вторых, зачем писать эту записку древним руническим письмом?
Он кивнул.
– Вот и я удивляюсь.
– Ты помнишь тот обед? – спросил я.