Головин молчал и топорщил усы; на его лоб набегала суровая морщина. Уколово лежало в стороне, путь отряда шел мимо. Но Головин сказал:
— Такого гада, товарищи, нельзя обойти. Мы в Землище будем гадов уничтожать, товарищи красные армейцы, а они в Уколове нам могилу роют? Поэтому, товарищи, приказываю десяти охотникам, каковым поймать того гада с оружием и евонных ребят и привезти таковых в Землище ко мне к вечеру. Понятно?
Солнце поднималось выше и выше, снег на дороге, мокрый и вязкий, сильно мучил лошадей. Но дорога на Уколово оказалась твердой, — и у перекрестка десять бойцов отделились от отряда и на рысях пошли к холмам. Головин, не оглядываясь, продолжал ехать впереди отряда; его голова в косматой папахе с красной лентой опустилась ниже, командир что то обдумывал. Отряд двигался за ним молча: впереди ждала работа.
Уколово было тихо и пустынно. Митричев, отправившийся с охотниками, отыскал председателя совета, и, внушительно глядя на него, рассказал о цели приезда. Через несколько минут красноармейцы разделились на две части: пять лошадей направились к дому Золотарева по улице, пять зашли с огородов.
Митричев с четырмя красноармейцами подъехал к дому с улицы. Сквозь окна заметно было, как в доме забегали, хлопнула дверь во двор. Но в это время с огорода уже въезжала вторая пятерка. Митричев спешился и вошел во двор вместе с красноармейцами.
— Какой тут есть Степан Золотарев? — спросил он у старика, стоявшего на крыльце.
— Сын мой. Степаном зовут… В хате, больной.
— А ну, где он болеет, покажь!
В комнатах было настороженно и тихо. На постели, у стены под одеялом, лежал крупный человек с закрытыми глазами.
— Болен сын, болен, — снова жалобно оказал старик.
Человек на постели не открывал глаз.
Но Митричев быстрым взмахом руки сорвал с больного одеяло: человек оказался в одежде и сапогах.
— Что же это за больной такой, что не раздетый лежит? Замечательный больной! — засмеялся Митричев и продолжал: — вставай, вставай, сволочь белая. Вставай, но то штыком подыму! Не кобенься! Узнали!
Золотарев поднялся и сел. Его глаза блуждали по сторонам; очевидно, надежда на спасение не оставляла ею.
— Ты Золотарев?
— Я.
У Золотарева был мрачный сиплый голос.
— Ну, вылазь во двор. Бережи душу, сволота! Видали мы таких больных. Где оружие?
— Нет у меня ничего, — медленно, как бы с трудом, произнес Золотарев.
— Врешь, гадюка! А это видал? Думаешь, не узнали тебя, гада?
Митричев протянул сразу съежившемуся Золотареву найденную у убитого записку.
— Знакомо тебе это, братишка? А ну, вылазь! Веди его во двор, — сурово распорядился Митричев.