— Наверное? — парень опять то ли раскашлялся, то ли рассмеялся, то ли расчихался. Но разочарование из голоса исчезло, и Влади почему-то почувствовал гордость за себя. — Эту, что ли? — и, присев на корточки, он гибко потянулся к пышной куртине травы. Выудил сверток — и кинул его Влади: — На.
Бабкина котомка оказалась легкой-легкой — видимо, внутри одни травы и листья были. Но не успел Влади обрадоваться, что все почти закончилось, как парень, по-прежнему глядя на него снизу вверх, сощурился — и спросил:
— Что в обмен отдашь?
Влади стиснул котомку так, что внутри что-то захрустело, и машинально ответил:
— Не знаю.
— Не зна-а-ешь? — задумчиво протянул парень, шурша пальцами в сухих листьях. — Ладно, отпускаю тебя на первый раз. Но чтоб до конца седмицы придумал, чем отдариваться будешь, и вернулся. Понял?
Сказал — и взглянул так, что спорить расхотелось. Влади кивнул, уже предчувствуя, что если обманет — случится что-то очень плохое.
— Раз понял, так иди. И не бойся. Они тебя не тронут.
«Кто?» — хотел спросить Влади, но перевел взгляд на тропинку — и в горле тут же пересохло.
Везде, сколько хватало глаз, были змеи. Красноватые медянки, черные толстые гадюки, ужи с желтыми «ушками»… Одни лениво ползли куда-то по своим делам, другие — лежали, как сухие ветки, третьи — словно бы дремали, свернувшись в кольца. Трава вокруг беспрестанно шевелилась.
И было тихо-тихо.
Торопливо подобрав клюку и фонарик, Влади поднялся на ноги, одернул задравшуюся куртку, сунул котомку под мышку — и припустил по тропинке, на ходу перепрыгивая через змей. Те и вовсе не обращали на него внимания. Только одна здоровенная гадюка приподняла голову и прошипела что-то нелюбезное.
На краю поляны Влади обернулся. Парень все так же сидел на земле, запрокинув голову к звездному небу. Он был совершенно реальный, живой, не похожий на призрак или галлюцинацию. Сминались под его руками упругие стебли лесной травы; проседал валежник под тяжестью тела… Влади отчетливо помнил и запах — что-то землистое, кисловато-хвойное, и ощущение теплых ладоней на своих плечах.
Совсем, как человек… Да только не бывает у людей такой странной кожи и змеиного языка.
Сделалось жутко — аж до взмокшей спины.
Влади развернулся и, уже не думая ни про гадюк, ни про медянок, сделал шаг, другой — и опрометью кинулся вниз по тропинке. Ветки хлестали по лицу, трава цеплялась за ноги…
До дома он добежал за десять минут, самое большое.
Легкие горели и болели так, что больно было дышать.
А голова, что самое удивительное, — нет.
Баб Ядзя поджидала Влади, сидя на порожке. Завидев его, сначала вгляделась пристально — а потом заворчала, по обыкновению:
— Явился… Где гулял-то? Уж второй час ночи, мне мамка твоя чуть голову не сняла. Ох, котомку принес! Вот умница, ай, молодец… Давай сюда. И чего трясешься? Видел что?
Надо было бы, наверно, сказать правду — уж бабка-то бы не стала смеяться над небывальщиной, но Влади почему-то отвернулся и соврал: