Первый же встреченный мною у оборотных дверей человек молча сошел с моего пути. Впоследствии, в путанице многочисленных, пересекавшихся под различными углами коридоров, в узких проходах я сталкивался и с многими другими. Все они — вне зависимости от того, шли они медленно или же спешили — проходили мимо с таким безразличием, как будто бы меня вообще здесь не было.
Идя вдоль долгого ряда узких дверей, сбившихся по обеим сторонам чуть ли не одна рядом с другой, в какой-то момент я нажал на первую попавшуюся ручку. Дверь оказалась закрытой. С другой стороны мне раздраженно ответил какой-то мужской голос:
— Ошибка! Кабинка занята.
Вскоре после этого где-то вдалеке передо мной тишину разорвал пронзительный вопль. К нему тут же присоединились доносящиеся с различных сторон другие, такие же пронзительные вопли. Усиливающийся балаган продолжался несколько минут. Замолк же он совершенно неожиданно, после того, как раздался выстрел. Он пронзил гортани коридоров усилившимся из-за многократных отражений грохотом, заморозив на какое-то время все остальные источники звуков. Повисла мертвая тишина, которую постепенно начали вытеснять доносящиеся из-за стен шорохи. Шепот приглушенных разговоров все нарастал. Вскоре ситуация вернулась в предыдущее состояние. Я попытался было добраться до места, откуда раздался первый крик, сигнал, вызвавший весь инцидент, но путь мне преградила стена.
Несмотря на долгое кружение, ориентации в пространстве я еще не потерял. Мне казалось, что еще смогу довольно точно указать направление на заслонку. Сейчас же я находился в большом, заполненном толпой холле. Я обошел его весь. Отираясь о проходящих людей, я исследовал стены, пока не обнаружил широкий проход. Он привел меня к поворотным дверям. За ними находился небольшой треугольный предбанник, в котором сходилось три узких коридора. Я пошел по одному из них. Где-то в стороне, в темной глубине кто-то кого-то звал. Я слышал быстрые нервные шаги и смех: отдаленный, временами срывающийся хохот, который, ослабленный всем окружением доносился так тихо, что я едва мог о нем догадываться. Прослеживая за его изменениями, я сконцентрировался исключительно на отзвуках, доносящихся с большого расстояния, и не сразу осознал, что фоном для того истерического хохота с определенного момента сделалось мерное близкое дыхание. Когда же сопение приблизилось к моему уху на столь малое расстояние, что вынести его было просто невозможно, я протянул руку, попав прямо в лицо идущего бесшумно за мною мужчины. Тот даже не дрогнул.
— Я уже давно слежу за вами, — шепнул он, мягким движением отнимая мою руку со своего лица.
— Ах, так...
— ...и не без причины. Поскольку... Только не уходите! Прошу мне поверить. Я вас не выдам, если... Мне хотелось бы узнать лишь одно: что дальше? Какова наша ситуация!
— А с чего вы взяли, будто мне она известна лучше, чем кому-либо? попытался я перебить его. Тот конвульсивными движениями вонзал мне ногти в запястье.
— Нет! Не та, что несколько дней назад, — продолжал тот на одном дыхании, говоря одновременно со мною, как бы считая, что не успеет договорить, из за чего оба предложения, его и мое, слились в одну, практически непонятную мешанину звуков, — а нынешняя, после повреждения последнего "крота". Можно ли будет его исправить? Каковы шансы пробить отверстия в заблокированных выходах? Имеется ли возможность пробурить шахту? И наконец — только не надо мне рассказывать сказок! — хватит ли нам воздуха, ну и жратвы? На сколько долго?
После этого он тяжело пыхтел. Приблизив губы к моему уху, он дышал в него разгоряченным шепотом:
— Все! Все сходится. Вы нас обманываете! Оболваниваете надеждой, которой нет и быть не может. Вы пришли с нулевого этажа. О, я знаю. Пошататься, повынюхивать... чтобы... здесь на месте пошарить по всем коридорам. Вас прислал Лендон!!! Ну и что же?
Он продолжал говорить, только я его слушал совершенно невнимательно. Неважно, каким образом он установил, что я чужой в этой части конструкции, хотя, скорее всего, меня выдал скафандр. Или же, несмотря ни на что принимая меня за кого-то, более его посвященного — он ожидал слов утешения? Я чувствовал, что эта встреча может закончиться для меня плохо. В течение всего времени его беспомощной атаки я размышлял, каким образом от него отцепиться. Он же напирал на меня все настырнее. Его возбужденная речь уже обратила внимание нескольких прохожих. Они остановились. Сейчас они забросают меня вопросами — по-настоящему перетрусил я.
— Или же вы перекроете нам кислород?...
В тоне этого вопроса уже содержалась провокация. Следовало хоть как-то отреагировать. Я не был тем, за кого он меня принимал. Но кем я был? Бежать? — глупо. Вокруг уже собиралась толпа. Что бы я ни сказал, прозвучало бы глупо. Все — я прекрасно чувствовал это — были склонны к обвинениям. Я нашел голову этого типа и захватил ее рукой, чтобы он не смог уйти. Прижав губы где-то в области его шеи, я ждал мгновения тишины. В конце концов мне просто не хватило дыхания.
— Вы, — перешел я на шепот, — вы не знаете всей, к сожалению не самой приятной, правды. Мне неприятно в этом признаваться, но спасутся лишь те, которые... — ту т я понизил голос не для усиления эффекта, но просто потому, что еще не придумал сообщения, способного вызвать достаточно сильное впечатление. Он склонил голову и подставил уши с такой неожиданной готовностью, как будто бы ожидал услыхать оправдательный для него приговор. — ...которые будут знать, как вести себя в случае... Но если бы я выдал вам результат наиновейшего открытия... хотя и не знаю... может мне и разрешено сделать исключение. Вы, как мне кажется... — молол я, понапрасну пытаясь мобилизовать ум на то, чтобы выдавить хоть какую-нибудь мыслишку, в то время как мужчина тяжелел под моею рукой, застывший не столько из-за моего зажима, сколько от переполненного напряжением ожидания. — Но не сейчас. Не здесь! По-видимому это понятно. Собирается толпа, а я спешу. Достаточно и этого...
Я уже отошел на несколько шагов.
— Где? — бросился он за мной.
Я обернулся и шепнул ему на ухо:
— В лифте.
Я ляпнул это совершенно не думая. Именно это слово уже готово было сорваться с моего языка, и я выплюнул его в сторону мужчины, чтобы чем-нибудь, хоть чем-нибудь, переломить тишину, которая — после его вопроса — напряглась, словно снабженная снарядом пружина, будто игла, нацеленная в барабанные перепонки моих собственных ушей. Но тут же я взял себя в руки. Сейчас он продолжит меня пилить: а в каком лифте? — спросит — а когда?
Он не спросил ни о чем. Я уже подходил к основному коридору, когда меня догнало одно-единственное тихое слово: