Человек менее несдержанный и вспыльчивый, чем дон Гаспар, прислушался бы к голосу рассудка и, поверив клятве, только что данной ему доном Энрике, отпустил бы его без шума или, во всяком случае, потребовал бы более подробных объяснений, но горячий Перальте, одержимый бешеной ревностью и не в состоянии будучи поверить, что граф скрылся за беседкой без злого умысла против его чести, продолжал угрожать ему обнаженной шпагой. Граф пригрозил размозжить ему голову пистолетным выстрелом, и, видя, что ревнивый муж, несмотря на сделанное предупреждение, намеревается пронзить его шпагой, выстрелил в него в упор, и тот мертвым рухнул к его ногам. Когда раздался выстрел, донья Элена без чувств упала на руки своей наперсницы, а та подняла крик, на который сбежалось несколько слуг. Пока Розаура сообщала им о приключившейся беде, дон Энрике с Мельхиором добрались до дома садовника, откуда со всей возможной быстротой устремились в гостиницу села Романа. Там, не теряя времени, они оседлали своих мулов и поспешно отправились обратно в Тортуэру, оставив позади себя замок Бельчите в полнейшем смятении.
Донью Элену в беспамятстве отнесли в ее спальню, где она очнулась лишь после того, как ее в течение четырех часов пытались привести в чувство. Трудно представить себе, даже если это возможно, то горе, которое овладело ею, когда она узнала, что супруга ее нет в живых. Все это не поддается описанию. Затем, то обращаясь к мужу, она заводила такие речи, что окружающие боялись за ее рассудок, то, безудержно предаваясь чрезмерной скорби, вынуждала их трепетать за ее жизнь. Словом, дама эта находилась в состоянии столь достойном жалости, что оно волновало жителей Бельчите не меньше, чем трагическая гибель их сеньора.
Когда известие о кончине Перальте распространилось в Сарагосе, о ней стали говорить по-разному. Его друзья говорили, что он был сражен бесчестным ударом, а сторонники Рибагоре — их было большинство — утверждали противоположное. Король, еще не вполне забывший дело графа де Лары, вновь воспылал гневом на дона Энрике, притом настолько, что даже повелел искать его повсюду и назначил награду за его голову. Нет сомнения, что, если бы тогда сеньор этот был в его власти, он обязательно предал бы его смерти. Однако граф уже позаботился о своей безопасности. По возвращении в замок Тортуэра он задержался там лишь на столько времени, сколько требовалось, чтобы взять с собой золота и драгоценных камней. Затем в сопровождении верного Мельхиора он поспешно отбыл в Толедо, где тогда пребывал двор короля Кастилии. Он предстал перед государем, который принял его весьма милостиво, потребовав, однако, чтобы дон Энрике удалился в какой-нибудь монастырь на то время, пока ему, королю, не удастся сделать все от него зависящее, чтобы расположить в его пользу арагонского короля. Поэтому дон Энрике укрывался в монастыре отцов-доминиканцев, пока по приказу его повелителя повсюду шли розыски, чтобы поступить с ним по всей строгости законов.
Если его арагонское величество помышляло о том, чтобы отомстить за смерть дона Гаспара, то в не меньшей степени было занято оно заботой об утешении его вдовы. Король поручил одному из сеньоров своего двора отправиться в Бельчите, чтобы выразить ей соболезнование от имени своего и принцессы Леонор, повелев ему также предложить ей возвратиться, если она того пожелает, в Сарагосу и занять место, которое в свое время она занимала. Вдова Перальте заявила, что весьма тронута добротой короля и принцессы, его дочери, но предложение не приняла, сказав, что решила окончить дни свои в Бельчите, чтобы после смерти прах ее смешался с прахом супруга. Придворный, которому поручено было это дело, учтиво убеждал ее, что в столь юном возрасте ей следует не укрываться от взоров двора, а, напротив, поспешить вновь появиться там, чтобы полностью воспользоваться редкостным даром небес — пленять всех окружающих. Но тщетно расточал он красноречие, чтобы убедить ее принять свое решение, — ему это не удалось, и он вынужден был оставить ее наедине с горем.
Дон Энрике, с другой стороны, вызывал не меньше жалости, чем донья Элена. Он был до крайности угнетен и памятью о том времени, когда был в милости у короля, и своим изгнанием, и вынужденностью жить вдали от друзей. Однако доброе расположение к нему короля Кастилии его все же несколько утешало. Государь этот разрешил графу Рибагоре покинуть назначенное ему местопребывание и явиться ко двору. При дворе Рибагоре повел себя так, что вскорости сумел стать приятным королю и заручился дружеским расположением кастильских грандов. Королю Арагона известно было, что происходит в Толедо, но он делал вид, что ни о чем не осведомлен, то ли потому, что — основательнее разузнав об обстоятельствах смерти Перальте — уже не так сильно гневался на дона Энрике, то ли потому, что уже договорился с королем Кастилии действовать таким образом.
Как бы то ни было, но граф де Рибагоре находился в Толедо уже почти два года, и вот его кастильское величество решило направить в Сарагосу посла для переговоров о браке наследного принца Кастилии с принцессой арагонской. Дону Энрике захотелось воспользоваться данным случаем, чтобы инкогнито посетить родную страну. Или, точнее, он не в состоянии был противиться судьбе, увлекавшей его, а потому испросил позволения сопровождать посла, пообещав в самом скором времени возвратиться в Толедо. На этом условии позволение ему было дано.
Он и отправился вместе с послом, и так они доехали до города Дарока, где разделились: министр продолжал свой путь в Сарагосу, а граф перешел через речонку Гуэрву и направился в Икар. Там он сказал своему наперснику:
— Друг мой, отсюда недалеко до Бельчите, сверни-ка сейчас на дорогу к этому селу и разузнай что-нибудь о донье Элене.
— Сударь, — ответил ему Мельхиор, — зачем вам разузнавать о ней? О, боже, как я ошибался! Я-то вообразил, что вы позабыли эту даму.
— Да, я сам так думал, — молвил дон Энрике. — Но рок велит мне обожать ее всю жизнь, несмотря на ненависть, которую она должна ко мне испытывать. Ты, впрочем, не думай, что я намереваюсь явить взору ее гнусный для нее образ. Я только хочу знать, каково сейчас ее состояние. После чего я собираюсь навсегда удалиться отсюда, вернуться в Толедо и посвятить весь остаток своих дней службе его кастильскому величеству. Так поезжай же в Бельчите и, когда ты соберешь нужные мне сведения, возвращайся сюда, ко мне.
— Сделаем лучше, — возразил Мельхиор, — приблизимся вместе к замку Бельчите. Заночуем в Романе, в той же гостинице, где останавливались два года назад. Может быть, там мы получим какие-нибудь положительные сведения о донье Элене.
— Ты прав, — сказал Рибагоре, — я только боюсь, как бы нас не узнал хозяин гостиницы.
— Не узнает, — возразил наперсник. — Он нас видел лишь мельком, в крестьянской одежде. А если бы даже узнал, что может случиться? Завтра же мы исчезнем.
Рибагоре дал себя убедить, так что они с Мельхиором направились в гостиницу Романы, куда и прибыли еще дотемна.
Едва хозяин увидел их, как черты их показались ему знакомыми, и, постепенно углубляясь в смутную мысль, что он уже где-то видел этих людей, в конце концов все припомнил, однако не показал виду, что знает своих новых постояльцев. Пока он готовил им ужин, они задавали ему вопросы. Граф спросил, вышла ли вторично замуж вдова дона Гаспара де Перальте.
— Нет, — ответил хозяин, — добрая эта дама так любила мужа, что, потеряв его, утешиться уже не могла. Она все еще живет взаперти в своем замке, где и дни, и ночи оплакивает своего мужа. Она не хочет видеть никого, кроме своих прислужниц, и, по всей видимости, горюет так, как если бы только вчера овдовела. Такой женщины никто еще никогда не знал.
Основательно порасспросив хозяина, господин и слуга уселись за стол поужинать. Во время трапезы Мельхиор спросил у графа, не достаточно ли сведений, полученных сейчас от хозяина, чтобы он незамедлительно повернул обратно в Толедо.
— Каюсь, — ответил дон Энрике, — большего и впрямь не понадобится. Да, дорогой Мельхиор, ты больше не станешь корить меня за безрассудную любовь. Я удалюсь и от Элены, и от арагонского двора. Какого горя мне бы это ни стоило, отвечаю тебе за свою твердость.
Эти слова графа привели наперсника в восторг.
— Сударь, — вскричал он, — узнаю вас в столь мужественном решении! Я и сам полагал, что рано или поздно ваш здравый разум одолеет эту сумасбродную страсть. Я счастлив, что вы приняли такое решение, и хотел бы, чтоб уже наступил завтрашний день и вы начали осуществлять свое намерение.
Затем, нуждаясь в отдыхе, они кончили ужинать и разошлись по двум отдельным комнатам, не имея даже малейшего подозрения насчет опасности, подстерегавшей их в этой гостинице.
Едва только они легли, как хозяин — мы уже говорили, что он их узнал, — сказал самому себе: «Тут меня ждет немалая выгода. Надо мне поскорее бежать в Бельчите и предупредить хозяйку замка, что у меня остановились убийцы ее мужа, что они сейчас в гостинице. Я уверен, что она пожелает отомстить и щедро наградит меня за то, что выдам ей ее врагов. Большого дурака я сваляю, если не воспользуюсь таким замечательным случаем».